Заставь меня влюбиться

Я мягко убрала ее руки от его волос, случайно касаясь кожи его виска. Замерла на секунду, чувствуя странный порыв провести по его лицу снова, но затем быстро вернула себе самообладание и забрала Аврору.

– Мне нужно покормить ее, – сказала я, усаживая дочь в детский стульчик.

Пока я кормила Аврору, Конрад был рядом. Сидел на соседнем стуле, наблюдал за нами, и кажется, что-то тщательно обдумывал.

Я могла злиться на него сколько угодно, но отрицать, что он невероятно красив, не смела, да и не собиралась. Его лицо было так по-аристократически идеально. Даже когда Конрад хмурился, он все еще был очаровательным, а когда улыбался, мог бы посоревноваться за звание самого красивого мужчины в мире.

И как я могла соврать ему о родстве с Авророй? Дочка просто копия своего отца, мягкая, округлая, невероятно красивая девичья копия, и помимо внешности я замечала, как в ней проявляется его своенравный характер.

– Ты говорила о дедушке. А где твои родители? – вдруг спросил он.

– Они мертвы, – слишком резко ответила я.

Его брови дрогнули в удивлении, но Конрад не стал насылать на меня слова утешения. Это было не в его характере.

Я видела во взгляде синих глаз любопытство. Ему нужны были подробности, поэтому не стала томить его ожиданием.

– Мама была хорошим человеком. Как и мой отец. Но однажды что-то случилось. У папы начались проблемы на работе. Он запил. Мама, которая клялась поддерживать его и в горе и в радости, исполнила свои клятвы. Но вместо того, чтобы помочь ему выпутаться из тьмы, она присоединилась к нему.

Я плохо помнила родителей. Но осознание, что их погубило нечто, что можно было обуздать, приносило мне боль и по сей день.

– Мне было семь. Я была слишком мала, чтобы понять, почему из нашей квартиры пропадают вещи, почему в каждой комнате стоит такой бардак, почему ночью мама с папой веселятся, а потом целый день спят. – Стоило мне закрыть глаза, как я видела все это словно наяву. Слышала гул застолья и чувствовала едкий запах алкоголя, которым пропиталась наша маленькая квартирка в Бруклине. – Обычно к приходу дедушки моя мама готовилась: наводила порядок, выбрасывала мусор, мыла полы и убирала грязные пятна со стола. Сейчас я понимаю, что она не хотела, чтобы он знал. Возможно, боялась, а может, ей было стыдно. Но однажды он пришел без приглашения и все увидел своими глазами. Он добился опеки надо мной. – Я тяжело выдохнула. – Через год умерла мама. Аневризма аорты в тридцать лет. Следом за ней ушел отец, бактериальный гепатит. Я стала сиротой в восемь лет.

На минуту между нами повисла тишина. Только Аврора с довольным видом поедала кашу.

– Это отвратительно. Твои родители были эгоистами, – пренебрежительно выдал он.

Я ощетинилась.

– Нет. Это не так. Не стоит говорить так неуважительно.

– Они спились, разве стоит уважать их?

– Человеческие слабости присущи всем, но они не лишают нас уважения! – воскликнула я. Аврора словно подтверждая мои слова, громко крикнула.

– Не лишают уважения алкоголиков? Я не уважаю этих людей. Как и наркоманов и преступников и бродяг.

С ума сойти. В такие моменты я вспоминала о том, какая огромная пропасть между нами.

– Бродяг? Почему бродяги стоят в этом списке? Они не виноваты в том, что оказались на улице!

– А кто виноват, Сабрина? Система? – усмехаясь, спросил он.

– Да! Государство должно помогать им. Но люди вроде тебя с позволения мэра и губернатора просто сносят палаточные лагери этих несчастных, чтобы на этом месте возвести, ну не знаю, отель или торговый центр или парковку.

– Все, из перечисленного тобой, принесет больше пользы людям, чем скопление малообразованных, одичавших, неприспособленных отбросов.

Я закипала. Конрад был циником, не способным видеть дальше своей благоустроенной жизни.

– На мой шестой день рождения мне подарили раскраску, я же хотела куклу. Что подарили тебе на шестой день рождения? Ложку, инкрустированную бриллиантами? Счет в банке? Первую машину?

– К чему ты спрашиваешь?

– Тебе никогда не понять этого, – невесело усмехнулась я. – Ты вырос в другом мире. В жестоком мире. Именно поэтому я не хотела ехать, моя дочь не должна быть такой же жестокой, как все эти богачи, – фыркнула я.

– Наша дочь должна понимать, что хорошо и что плохо, за что следует жалеть людей, а какие люди не стоят жалости, – с холодным спокойствием сказал Конрад.

– Но это не должно значить, что она будет лишена милосердия и сострадания.

– Милосердия и сострадания к отбросам? – усмехнулся он.

– Да! К любому из живых существ! – резко ответила я.

Серьезное лицо Конрада вдруг переменилось, глаза удовлетворенно вспыхнули, а губы растянулись в злорадной улыбочке.

– Что значит твое чертово лицо? – недовольно фыркнула я.

– Я рад, что ты больше не делаешь вид, будто меня нет в этом доме. – Конрад вдруг встал и подошел ко мне. Я сидела на стуле, и чтобы видеть его, мне пришлось вскинуть голову.

Боже, он подошел слишком близко. Приблизил свое лицо к моему, оставляя между нами совсем крохотное расстояние. Моих волос коснулось его дыхание, я чувствовала запах его парфюма и чистой теплой кожи.

Я молчала, наблюдая за его эмоциями, движениями, и слушая его дыхание.

Лицо Конрада оставалось непроницаемым, однако на секунду, лишь на маленькую секунду, я заметила в его глазах интерес. Он взглянул на мои губы и провел кончиком языка по своим. Я решила, что он хочет поцеловать меня и с неожиданностью для себя поняла, что не буду против.

Его рука легла на мою щеку, большой палец очертил кожу чуть ниже скулы. Конрад приблизился к моему уху, заставляя мое тело затрепетать в ожидании его дальнейших действий, и сказал:

– У тебя на щеке каша. – Он снова скользнул пальцем по моей коже и затем, поднеся его к губам, провел по нему языком. – Не думал, что детская каша может быть вкусной, она даже сладкая.

После его слов мой живот заурчал. Услышав это, Конрад усмехнулся.

– Бабочки в твоем животе?

– Я просто хочу есть, – фыркнула я, отворачиваясь. Это была не ложь, но для бабочек там, впрочем, тоже было место. Мне срочно нужен был аэрозоль от насекомых. Я не должна позволять этому случиться. Он отец моего ребенка, я мама его дочери. На этом все.

Аврора зевнула, она так вымоталась долгой прогулкой, что уже готова была уснуть прямо здесь.

– Мне нужно ее покупать и уложить, – зачем-то сообщила я. Конрад кивнул. Я забрала дочь и ушла в нашу с ней комнату.

Спустилась я только через час, когда Аврора уже мирно посапывала в своей кроватке. На столе я заметила тарелку с подогретой пастой. Долго размышляла, оставил Конрад это для меня или для себя. Его на первом этаже не было, поэтому сочтя это за милый жест заботы, я села за стол и принялась есть.

Спокойно поужинать не удалось. Через несколько минут Хэтфилд все же почтил меня своим присутствием.

Заметив его, я чуть не подавилась едой. Он был без футболки, после душа. Потертые джинсы низко сидели на его бедрах. Капельки воды стекали по загорелой коже, под которой перекатывались мышцы. Черные татуировки на его груди и руках манили провести по ним кончиками пальцев.