Застава на Аргуни

Пушин спокойно и четко вышел.

— Рядовой Дудкин, завяжите сержанту глаза. — Торопов подал бойцу синюю повязку.

Панькин заволновался: «А вдруг — сорвется? Рискует Игорь». Он настороженно посмотрел на Торопова. Тот самоуверенно и гордо усмехнулся, дескать, не волнуйся. У меня не сорвется!

Торопов махнул рукой. Показчик выпрыгнул из окопа, поставил мишень и стегнул по щиту веткой.

— Огонь!

Пушин красиво и сноровисто вскинул винтовку и выстрелил. Не отрывая оружия от плеча, он перезарядил и выстрелил вторично, затем еще раз. Показчик появился в стороне, звякнул железкой. Пушин мгновенно повернулся на звук.

Команда и выстрел прогремели разом.

Показчик с шумом вынырнул в другом месте. И опять звучно хлестнул выстрел.

Пушин снял повязку, чеканя шаг, вернулся в строй. Лицо сержанта было спокойным, но бледным.

Показчик проверял мишени. Вот он спустился в окоп. Торопов возбужденно схватил трубку. Гордая улыбка озарила его лицо.

— Пять попаданий из пяти! — Торопов самодовольно тряхнул головой. — Вот как надо стрелять! Искусство!

Бойцы переглядывались, некоторые от удивления даже рты открыли.

— Как, по-вашему, ушел бы Кулунтай от сержанта? — победно спросил Торопов у изумленных солдат. — Нет! Такой стрелок принес бы его, как подбитую перепелку!

— Соколиный глаз! — похвалил кто-то восхищенно сержанта.

— Вот-вот, именно «соколиный глаз»! Артист! — И Торопов торжествующе покосился на Панькина.

«Ишь, расхвастался! Любуется собой», — подумал политрук.

Пушин смущенно переминался с ноги на ногу, поглаживал пшеничные усы. Ему хотелось, чтобы все поскорее забыли о нем, занялись своим делом.

— Тренируйтесь, и каждый из вас может стать Пушиным. Труд — отец мастерства!

И все-таки, несмотря на самоуверенность Торопова и его любовь покрасоваться, щегольнуть чем-нибудь, Панькину лейтенант нравился, как нравился он и бойцам.

— Рядовой Абдурахманов, приготовиться к выполнению задачи.

Айбек завязал глаза и вдруг в темноте почувствовал себя беспомощным. Он вспомнил, как в детстве играл в жмурки, и ему захотелось вытянуть руки, чтобы на что-нибудь не наткнуться. Повязка плотно прижимала закрытые веки, ресницы. Вот сзади заскрипел снег. Кто там прошел? Близко кашлянул политрук. Радостно чирикая, над головой пролетел воробей. Вот затарахтела пустая банка. Это зашумел показчик. Айбек, напрягая слух, навел винтовку на шум. Около уха громко дышал Торопов.

— На каком расстоянии цель? — прозвучал в темноте голос начальника.

Айбек мысленно припомнил громкость звука и неуверенно определил:

— Метров тридцать.

— Прицельтесь. Так. Держите винтовку. — Торопов снял повязку с глаз стрелка. — Ну и как?

Бойцы кругом засмеялись. Винтовка Айбека была нацелена в землю. Он сконфузился и опять обругал себя: «А, ишак!».

«Старички», имевшие больше навыков, вели себя с повязкой увереннее, но «молодняк» расстроил Торопова. Только Павличенко обрадовал его своей стрельбой. Начальник, как говорится, засучив рукава начал терпеливо показывать, рассказывать, втолковывать бойцам все секреты стрельбы на звук. Панькин сидел на бревне и с удовольствием следил за занятиями. Ему нравились упорство, терпение и выдержка Торопова, его увлеченность. Лицо начальника раскраснелось, между бровями прочертилась упрямая складка. Зная нетерпеливый и горячий характер Торопова, Панькин оценил его спокойствие не без удивления.

Отправив бойцов на заставу, они медленно пошли вслед за ними.

Солнце скрылось за Кирпичным Утесом, быстро сгущались февральские сумерки, лесистые склоны гор потонули в сизо-фиолетовой мгле, от реки подул холодный ветерок. Оттаявший за день снег взялся твердой коркой и звонко хрустел под ногами.

— Ну, давай, давай, выкладывай новости! — попросил Торопов. — Как дела на фронте?

— На фронте наши дают жизни! — весело проговорил Панькин — Армию Паулюса взяли в мешок, взяли и завязали крепко. Теперь не вылезти.

— Молодцы, молодцы! — ликовал Торопов.

Они долго еще говорили о битве на берегах великой реки. А потом Панькин сообщил удивительную новость: в армии вводили погоны.

Торопов даже остановился.

— Болтовня, наверное, — усомнился он.

— Нет, как будто, всерьез, — возразил Панькин. — Приказа еще не получили, но поговаривают, что вот-вот будет.

— Что за черт! Раньше мы били золотопогонников, а теперь сами надеваем погоны! — недоумевал Торопов.

— А почему бы и не воскресить традиции русского воинства? — заспорил Панькин. — Красивая форма была!

— Ну да, конечно. Золотой пояс, кокарда, шпоры звездочкой, рейтузы в обтяжку… — Торопов засмеялся. — Подучимся малость светским манерам — и айда в клуб мазурку отплясывать. А чуть что — не поделили деревенских красавиц — валяй к барьеру… Чудишь ты, Михаил Семенович!

— Чего же тут чудного?

— Погоны! А! Погоны! — все никак не мог примириться с этой новостью Торопов. — Ведь били же мы за погоны!

— То были царские, а теперь народ нам наденет погоны. Свои, советские погоны!

Торопов смущенно почесал затылок. И между ними, как всегда, вспыхнул спор…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Жизнь на Стрелке шла своим чередом, оборачиваясь для бойцов то большими, то малыми событиями. И в этих событиях все больше и больше открывались перед Панькиным и Тороповым люди заставы.

Однажды в канцелярию вбежал Морковкин и, подавая начальнику булку хлеба, взволнованно сказал:

— Вот, смотрите!

— Что «вот»? — не понял Торопов.

— Нашли сейчас под стогом сена!

— Под каким стогом?

— Товарищ Морковкин, вы объясните спокойней, — попросил Панькин.

— Булку нашли под стогом, на дворе заставы! — И Митька рассказал все, как было.

…Морковкин и сержант Борзов ездили на подводах за сеном. Вернувшись на заставу, они подъехали к стогу и принялись разгружать сани. Подгребавший остатки сена Морковкин вдруг зацепил вилами за что-то твердое. «Никак, камень приволокли?» — подумал он. Но твердый предмет оказался мерзлой булкой…

Повертев находку в руках, Торопов вызвал старшину и повара.

Михеев и Кукушкин, переглянувшись, недоуменно развели руками.

— Сбегайте в пекарню, проверьте, вся ли выпечка на месте? — распорядился лейтенант.

— Булка из последней выпечки, — заявил повар.

— Проверьте.

Михеев козырнул и тут же выскочил из канцелярии. Через несколько минут он вернулся и доложил, что одной булки в выпечке недостает.

Торопов был мрачнее тучи. «Ну, грянет гроза, — подумал Панькин. — Надо проследить, как бы не ударила по невиновным».