Застава на Аргуни

Слезкин очнулся. В помещении, если можно так назвать эту провонявшую навозом яму, было темно и холодно.

«Где я? Что произошло?» — подумал он.

В голове шумело.

Костя зажмурился, попробовал привыкнуть к темноте. Нет, все равно ни проблеска. Тогда он захотел подняться. Резкая боль мгновенно пронзила тело, и он рухнул вниз лицом.

Постепенно боль утихла. Слезкин осторожно повернулся на спину и опять закрыл глаза.

Прошло несколько минут. Слезкин огляделся. В подвале все же не было так темно, как показалось сначала. Слезкин приподнялся на локтях. Однако боль в бедре напомнила о себе.

Поблизости залаяли собаки. Костя прислушался и тут… вспомнил. Вспомнил и содрогнулся.

— Неужели конец? — прошептал он.

Слезкин никогда об этом не задумывался. Романтика пограничной службы так захватила его, что не оставалось времени на подобные размышления. В первые дни службы он трусил — это верно. Но даже и тогда он серьезно не задумывался о смерти. Никак не верилось, что он может погибнуть. Смерть если и представлялась иной раз, то обязательно в открытом бою, с оружием в руках, рядом с товарищами. И, конечно, уж не в таком холодном подвале.

Сколько же прошло времени, как он попал в плен? Час? День? Два? От жажды потрескались губы. Когда его спасут, он выпьет целое ведро. Но спасут ли? От этой мысли сжалось сердце. Боль свела поясницу, руки, плечи, сжала тисками голову. Кажется, даже мысль рождается с пронизывающей болью.

Наверху послышались шаркающие шаги. Звякнул замок.

В подвал спустились два японца. При свете «летучей мыши» они показались Слезкину удивительно уродливыми. Японец поднял фонарь. На противоположной стене появилась тень, похожая на огромного головастика. Слезкин пошевелился, под ним зашуршала солома. Самурай в испуге отпрянул, чуть не уронив фонарь. Тень взметнулась вверх, со стены на потолок. Свет упал на землю.

Державший фонарь что-то прокартавил и кивнул на выход. Слезкин поднялся, но устоять не смог. Тогда солдаты подхватили его под руки и поволокли по лестнице.

В комнате, куда затащили Слезкина, тоже было не очень светло. Небольшая керосиновая лампа с закопченным стеклом еле-еле светила. Костя увидел в кресле японского майора, чуть поодаль — пожилого белогвардейца.

Офицер улыбался. Его узенькие глазки и особенно растянутые губы, не прикрывавшие ряда пожелтевших, кривых зубов, выражали ехидство и вместе какое-то заискивание.

Костя не удивился. Он не раз слышал, что на земле нет более коварного и подлого неприятеля, чем самурай. Так может улыбаться только он.

— Садитесь! — предложил японец.

«Начинается…» — подумал Слезкин. Как ни больно ему было, но он продолжал стоять. В дело вступил переводчик.

— Господин японский майор спрашивает, как себя чувствует советский солдат?

Костя промолчал. Он еще не решил, как следует вести себя в этой обстановке.

— Господин японский майор интересуется, как вы себя чувствуете? — повторил белогвардеец.

Слезкин не выдержал:

— Зря стараешься. Господин японский майор ничем не интересуется. Он молчит, как болван!

Солдаты, поддерживавшие пограничника, в ожидании перевода замерли. Майор подался чуть вперед. Белогвардеец начал переводить, потом запнулся. Слезкин понял, что он не знает, как перевести «болван». Наконец переводчик промямлил концовку фразы.

Майор вскочил. Солдаты вытянулись. Японец ястребом подлетел к Слезкину, ударил его в лицо. Костя рванулся к майору, но тот отскочил к столу и, брызгая слюной, стал что-то торопливо говорить переводчику.

— Какова задача вашей группы? Численность ее? Ожидаете ли подкрепления? — сыпал вопросами белогвардеец.

— Скоро узнаете на своей паршивой шкуре. Вам ведь не привыкать. — И тут же, смерив презрительным взглядом переводчика, добавил: — Сволочь, русским еще зовешься!

Костя решил, что он ничего больше не скажет. Не понимая еще опасности, нависшей над ним, он готов был дерзить, грубить, драться.

— Мон хэнкэн! Кэйбацу! — взревел японец, потрясая кулаком.

— К дереву! Наказать! Допросить, да как следует! — заорал и белогвардеец, рассчитывая напугать пограничника.

Слезкина выволокли на улицу, привязали лицом к стволу маньчжурского кедра. Началось то, чего Костя ждал, как только пришел в сознание.

Его били палками. Били долго, исступленно. Бил сам майор, били солдаты. Спина онемела, и теперь Костя корчился не столько от ударов, сколько от раны, которую нестерпимо жгло.

Ему чудилось, что он уже несколько раз терял сознание. Поясница, ноги стали нечувствительными, и ему казалось, что он не стоит, а висит на веревках. Он грудью вдавился в дерево.

«Только бы выдержать, случайно, в бреду, не выболтать что-нибудь», — думал Слезкин, шевеля искусанными губами.

Майор приказал отвязать пленника. Как только ослабли веревки, Костя упал. Его подняли и опять приволокли в помещение.

— Скажешь? — допытывался японец.

Слезкин молчал.

Должно быть, расценив молчание задиристого солдата как признак его покорности, японец улыбнулся и торопливо заговорил. Белогвардеец перевел:

— А лейтенант оказался умнее вас. Он по-другому ведет себя.

Слезкин взглянул на белогвардейца.

— Какой лейтенант?

— Твой начальник! Торопов.

У Слезкина широко раскрылись глаза.

— Провоцируешь, сволочь! — процедил он сквозь зубы.

— Ошибаешься.

— Если вам все известно, то какого черта нужно от меня?

Переводчик умолк. Заговорил японец, потом несколько фраз опять сказал переводчик. Майор кивнул солдатам. Те поспешно вышли и ввели в комнату Торопова.

— Товарищ лейтенант, — прошептал Слезкин.

Торопов повернул окровавленное лицо к пограничнику и попытался улыбнуться ему. Лейтенант был в изодранной нательной рубашке. Опустив плетьми перебитые руки, он повалился на диван.

«Нет, не может быть, чтобы он сдался!» — думал Слезкин, вглядываясь в изуродованное лицо лейтенанта.

Из-под опущенных ресниц на Слезкина испытующе глядели насупленные глаза лейтенанта.

— Костя, если можешь, сверни мне цигарку, — попросил Торопов глухим голосом.

«Нет, предатель так не скажет!» — облегченно вздохнул Слезкин и почувствовал себя увереннее, сильнее рядом со своим начальником.

Японец вопросительно посмотрел на переводчика, тот пояснил смысл фразы, сказанной русским офицером. Майор подошел к лейтенанту, протянул пачку сигарет. Торопов отрицательно покачал головой.