Заставлю вспомнить Русь...

Это она, опасаясь за жизнь Игоря, при обсуждении с ним планов предстоящего похода на Константинополь подготовила его к мысли, что в случае предложения императора о мире необходимо пойти ему навстречу, ибо у великого князя уже имеется печальный опыт войны с Византией и не стоит его умножать. Это она подготовила почву для Игорева решения отправить союзников-печенегов после заключения мира с империей в набег на Дунай или Балканы, а викингов ярла Эрика в поход на Хвалынское море или Кавказ, постоянно внушая ему, что у воевод, возможных соперников княжича на стол великих князей, хорошие отношения и с печенежским ханом, и с ярлом Эриком, что может быть использовано ими в борьбе со Святославом за власть. А какого труда стоило ей отговорить Игоря от желания самому возглавить поход на Кавказ, который, по его твёрдому убеждению, должен был завершиться столь же блистательно, как война с Византией. В конце концов ей удалось убедить мужа, что, каким бы удачным новый поход ни оказался, к Игоревой славе победителя Нового Рима он не добавит ничего, зато в случае неуспеха перечеркнёт достигнутое на Дунае и даже может послужить причиной расторжения заключённого с империей мира на выгодных для Руси условиях. Поручив же командование походом одному из воевод, тем более Олегу, Игорь не терял ничего: в случае победы её слава обязательно коснулась бы и затеявшего поход великого князя, а в случае поражения вина падёт на главного воеводу Олега, впервые оказавшегося в этой роли и, несмотря на помощь многоопытного Свенельда, не справившегося с ней.

А сколько изобретательности и хитрости ей пришлось проявить, чтобы убедить Игоря отправить в поход на Кавказ воевод, которых она считала опасными для княжича. Сразу после рождения Святослава она разделила воевод на тех, кто мог стать её союзником в борьбе за власть, добивайся её Ольга для себя или княжича, и тех, кто мог пожелать видеть на столе великих князей другого человека или себя самого. К первым прежде всего она относила Ратибора и Асмуса. Являясь чистокровными русичами, они вряд ли хотели увидеть великим князем Руси бывшего викинга Свенельда или потомка варяжских ярлов полоцкого князя Люта, самых вероятных соперников Святослава. А поскольку им, великокняжеским воеводам, приходилось водить дружины не только против иноземцев, но и подавлять восстания подвластных Полянскому Клёву других славянских племён, они едва ли испытывали желание увидеть великим князем и своим начальником кого-либо из недавних князей земель, которого они в своё время силой заставляли признать власть Киева и на чьё благорасположение им не приходилось рассчитывать. В случае, если власть оказывалась в руках Ольги или её малолетнего сына, от чьего имени она будет княжить, в их положении ничего не менялось, ибо и прежде они подчинялись Ольге так же, как Игорю. Ольга была уверена, что сами воеводы не станут претендовать на место великого князя. Ратибор всегда помнил, благодаря кому он стал главным воеводой, и не раз доказывал Ольге свою верность, даже рискуя собственным положением, а стареющему бездетному Асмусу, чьей семьёй с юных лет была дружина, а домом великокняжеский терем, эта власть попросту была не нужна.

В том, что самыми опасными противниками малолетнего княжича и Ольги, доведись ей править до его совершеннолетия, могли оказаться Свенельд и полоцкий князь Лют, а потому им будет нелишним повоевать на Кавказе, Игоря убеждать не пришлось. А вот чтобы заодно с воеводой Олегом отправить в поход его друзей Микулу и Рогдая, Ольге пришлось проявить чудеса изобретательности. Конечно, она не верила, что тройка друзей, с детства воспитывавшихся вместе с Игорем и бывших доселе надёжной опорой великого князя во всех случаях жизни, может стать врагами его сына. Но выступит ли тройка друзей-воевод на её стороне, потребуйся ей защитить своё право княжить вместо малолетнего Святослава, она в последнее время стала сомневаться.

Чувство настороженности к Олегу и Рогдаю возникло у Ольги вскоре после их возвращения с Игорем из первого неудачного похода на Византию. Ольге начало казаться, что воеводы стали иначе, чем прежде, на неё смотреть, при разговоре стараются избегать её взгляда, а в их голосах появилась холодность, что их встречи перестали, как некогда, носить дружеский характер, а превратились в строго деловые. Эту перемену она объяснила тем, что Рогдай узнал от Ярополка содержание их разговора, когда она полностью исказила смысл доставленных Рогдаем с днепровского порубежья вестей, и у воеводы могло возникнуть подозрение, что его странная сонливость в тот день и ложь великой княгини, которую Ярополк мог счесть правдой, только не выслушав самого Рогдая, связаны между собой. Позже он мог услышать от великого князя пересказ её объяснений, почему ей пришлось принять христианство, и далеко не глупому Рогдаю нетрудно было разгадать причины поведения Ольги и осознать ту неблаговидную роль, которую она заставила его сыграть в этих обстоятельствах. Рогдай мог рассказать обо всём Микуле и Олегу, и они сообща решили порвать с Ольгой дружеские отношения и воспринимать её только как великую княгиню, которая в угоду личным интересам способна на любое вероломство.

Придерживаясь мнения, что мудрый правитель из врагов делает друзей, а не превращает друзей во врагов, Ольга поначалу хотела объясниться с воеводами, однако после некоторого размышления отказалась от этого. Если отношение к ней воевод осталось прежним, а её подозрительность к ним вызвана чувством вины перед Рогдаем, затеянный ею разговор будет глупым и бессмысленным. Если она в своих наблюдениях права и воеводы действительно перестали воспринимать её наравне с Игорем своим близким человеком, которому свято верят и готовы пойти за него без колебаний в огонь и воду, ей не удастся вернуть их дружбу, ибо воеводы из тех людей, которые верят не хитросплетению слов, а совершенным поступкам. Зато в том и другом случае, пустившись с воеводами в объяснения, она наверняка унизит себя и, главное, всё равно не перестанет опасаться их — то, чего они не знают сегодня, может стать известно им завтра. Поэтому, не доводя дело до открытой вражды с воеводами и не наживая в них явных врагов, необходимо делать вид, что в её отношении к ним ничего не изменилось, выжидая подходящего случая, когда можно будет либо вовсе избавиться от воевод, либо сделать их безопасными для себя.

Именно для себя, поскольку княжичу, сыну их друга и побратима Игоря, они будут преданы так же, как его отцу. А вот с Ольгой дело может обстоять иначе. Желая воспитать Святослава не только смелым и бесстрашным воином-русичем, но и честным, справедливым человеком и зная о неблаговидных поступках Ольги, способной ради достижения своекорыстных целей забыть о дружбе и обыкновенной порядочности, они в случае смерти Игоря могли воспротивиться передаче его власти Ольге. Для этого воеводам не требовалось ничего изобретать — история Руси и сопредельных с ней славянских народов знала немало случаев, когда вдовая великая княгиня оставалась при малолетнем сыне-наследнике его матерью-воспитательницей, а власть великого князя до совершеннолетия княжича переходила кому-либо из мужчин-родственников, при отсутствии же таковых к группе бояр или воевод. Разве сам Игорь не был воспитан после гибели отца Рюрика братом своей матери Олегом, который обладал всей властью великого князя даже после его совершеннолетия? Так почему нечто схожее не может произойти после смерти Игоря при малолетнем Святославе?

Разве исключено, что ей будет отведено только место матери, правда, с сохранением звания великой княгини и нынешнего количества служанок и мамок при княжиче, а державная власть перейдёт к кому-либо из наиболее уважаемых в дружине воевод, например, Ратибору или Асмусу? Или, дабы избежать возможных распрей и междоусобицы и не допустить непомерного возрастания власти одного человека, Русью станут править несколько воевод, допустим, Ратибор, Асмус, Свенельд или те же Микула, Олег, Рогдай, у которых врагов в дружине гораздо меньше.

Однако избавиться от друзей Игоря оказалось намного сложней, чем от Свенельда и полоцкого князя Люта. Поскольку Ольга не могла открыть Игорю истинной причины своего желания отправить Микулу с Рогдаем под сарацинские сабли, ей пришлось изыскивать убедительный в глазах мужа предлог, и Ольга его нашла: чтобы Олег, Свенельд и Эрик, в чьих жилах текла варяжская кровь, не могли вступить в сговор и, преследуя собственную выгоду, нанести ущерб Руси на Кавказе, им надобно противопоставить верных великому князю русских воевод. А кто мог быть ему преданнее, чем Микула и Рогдай? Эти доводы оказались Игорю понятны, и тройка друзей-воевод в полном составе должна была отправиться на Кавказ.

Вчера гонец доставил ей вести от Игоря: печенежский хан со всей ордой переправился через Дунай и напал на болгар, а совместное русско-варяжское войско во главе с воеводами Олегом и Свенельдом выступило в поход на Кавказ. На вопрос Ольги, когда ей ждать в Киеве мужа и прибудут ли с ним воеводы Микула и Рогдай, гонец ответил, что великий князь с оставшимся войском тронется в обратный путь на Русь через двое-трое суток, а воеводы Микула и Рогдай командуют русской частью посланного на Кавказ войска. Значит, Игорь неукоснительно следовал принятому им с Ольгой плану. Скорей бы он возвращался в Киев, чтобы она, передав ему заботы и хлопоты о сегодняшнем дне, могла целиком сосредоточиться на более важном деле — готовить почву для того, чтобы и завтра, и послезавтра, и до скончания веков верховная власть на Русской земле принадлежала только роду Рюриков.

14

— Глеб, ты? — притворно удивился Микула, хотя сразу узнал своего соратника по прежнему Хвалынскому походу и устроителя его недавних переговоров с посланцами аланов и лазгов.

— Я, воевода, — откликнулся невысокий худощавый человек с аккуратной бородкой на загоревшем до черноты узком лице. — Неужто я так изменился с прошлой нашей встречи, что меня трудно признать?

— Все мы изменились за год, — ответил Микула. — А коли это ты, давай обнимемся после разлуки.

Микула обхватил Глеба обеими руками, легко оторвал от земли, прижал к груди так, что у того слетела с головы высокая лохматая шапка. Трижды расцеловавшись с другом, воевода опустил его на землю, поправил сбившийся набок шлем.

— Ну и силён ты, воевода, словно ваш русский медведь, — сказал Глеб, поднимая с земли шапку и засовывая за широкий пояс пустой левый рукав своего полосатого халата. — Только в деле, на которое мы с тобой сегодня собрались, одной силушки мало, к ней умная голова нужна.