Заупокойная месса

Где он? Где он?

Страх охватил его.

Он выбежал в открытое поле.

Кровавое сияние на небе! «Небо горит!» — промелькнуло у него в голове. «Сумерки богов! Теперь снизойдет Сын Человеческий, чтобы творить суд».

Стоял и, не отрываясь, пристально смотрел на огненное сияние в небе.

Воспоминание мучительно пробивалось из ночи его души. Счастливо вздохнул: там лежал город. А это здесь на небе — это только сияние электрического света.

— Мое дитя, моя жена, мое избавление! — снова пробежало в его мозгу.

Вскочил. Неслыханная энергия разлилась по его телу. Большими торжественными шагами шел он по направлению к городу.

О, он знает свое спасение, он знает то солнце, которое с очищающей силой погружается в его безумие.

Внезапно ужасный страх охватил его: Боже! Всемогущий Боже, что если ее нет здесь?

Побежал, забыл о своем теле. Весь он был лишь одно большое, бьющееся сердце, чувствовал, как оно касалось земли и подпрыгивало в диких прыжках; пришел в город.

Он пробирался потихоньку, медленно, как вор: чувствовал, что он погиб, если ее здесь нет.

Под конец почти полз. Не решался подойти к памятнику: видел, как он подымается среди гнетущей тишины, холодно, неумолимо, как его судьба, видел, как он растаял в большое туманное кольцо, которое начало мелькать и кружиться, чувствовал, что земля вертится вокруг него, сильнее, еще быстрее, зашатался… и вдруг: из вертящихся колец тумана пробились к нему два глаза.

Бесконечная радость колеблющимся светом прорезала его мозг, уцепился за ее руку, прижимал ее в себе, рвался к ней, гладил, ласкал ее и смеялся в безумном блаженстве.

Теперь все страшное ушло и забылось: крепко держал ее, не решался выпустить ее руку.

— Я ждала тебя вчера всю ночь, — тихо сказала она.

Он дрожал и едва мог идти: радость разбила его.

— Теперь я спасен. Через тебя — через тебя! — Я должен был сегодня умереть, но теперь я спасен. Ты меня возродила, — сказал он, размышляя.

Она говорила что-то.

— Вампир? — услыхал он.

В испуге остановился.

— Но разве ты не знаешь, что мы возрождаемся только друг через друга? — сказала она таинственно.

— Ты — ты… тоже? — пролепетал он.

Она не отвечала.

— Ты здесь? Здесь? — спросил он в ужасе. Ощупывал ее рукой.

— Ты здесь? — спросил он снова.

Начал заикаться и дрожать.

— Да, я здесь. Я беру теперь твою руку. Чувствуешь ее? О, как горит твоя рука!

Успокоился.

— Ты Агая? — спросил он спустя минуту.

— Это твой вампир?

Безмолвно кивнул.

— Ты не Агая? — спросил он снова после долгого молчания.

— Нет!

Наконец они пришли.

В этот раз ему показалось, будто они шли через бесконечный ряд коридоров, через безотрадную, покинутую пустыню комнат. Слышал тихое эхо своих шагов, как ритмическое, глухое биение сердца.

— Я не боюсь! — сказал он вдруг. Прошло много времени.

— Здесь! — сказала она наконец. Вздохнул.

— О! Я чувствую такую страшную усталость! Не мог различить, был ли это его или ее голос. Начал дрожать.

— Я с тобой! — она крепко держала его руку. Никогда не слыхал он такого темного голоса. Это было темнобархатное тело Агаи. Сердце его судорожно сжалось.

— Говори, говори со мной! — он сжимал ее руку.

— Ты так болен, ты так болен, — повторила она тихо и прижалась своей щекой к его.

Так сидели они долго, долго на краю постели. Стал спокоен и мягок, как дитя.

— Как ты добра! Как бесконечно добра! — прошептал он у ее губ.

— Ложись теперь. Я буду спать с тобой. Я буду держать тебя. Посмотри, посмотри, ты теперь так спокоен. Лихорадка твоя прошла.

Разделась и легла рядом с ним.

— Я оберну тебя своими волосами, — прошептала она и распустила волосы… — У меня волосы такие длинные, они доходят мне до колен…

— Твои волосы мягки, как шелк! О, еще мягче.

— Твои волосы черны? — спросил он, помолчав.

— Нет!

— А глаза черны?

— Нет!

Долго молчали.

— Я поцелую тебя в грудь, — сказала она вдруг. — Твоя грудь в огне, а мои губы так прохладны. — Она поцеловала его.

— Еще, еще! — просил он, умоляя.

Она целовала ему всю грудь, потом обвила его своими руками, волосы шелковой волной полились по его телу, она положила голову к нему на грудь.

— Ты не уйдешь от меня? — спросила она боязливо.

— Нет, нет… о, теперь все прошло.

Теперь уже наверное время обеда. Чувствовал, что теперь он может наконец что-нибудь съесть. Он был от этого счастлив. Теперь он освободился также и от Агаи.

Усмехнулся. Он теперь постоянно усмехался, тихо и таинственно.

Кто-то позвонил. Вскочил и весь задрожал.

— Это она! Да, она! — чувствовал ее. Вошла Агая. Взгляд ее впился в его мозг.

Села против него и долго не говорила ни слова. Вдруг подняла голову и насмешливо сказала:

— Куда это ты вчера спрятался от меня?

— Я совсем не прятался, — сказал он спокойно. — Я просто не хотел тебя больше видеть.

Вздрогнул. Из ада бездонных глаз этой женщины била болезненная ненависть.

— Ты был все время у этой девушки! — Ему казалось, что он слышит скрежет… — Ты был у нее всю ночь и вчера… — вдруг оборвала.

— Да, я был у нее. — Злобно смеялся. — Это тебя волнует? Да ты ревнуешь.

— Я не позволяю тебе, я не хочу, чтобы ты прикасался к чужой женщине, я не хочу этого, понимаешь, я этого не хочу!

Она кричала это короткими, сдавленными криками.

Он опустил голову и подпер ее обеими руками.

— Моя душа робка и стыдлива, — сказал он медленно и совсем тихо. — Ты сделала ее робкой. Ты была груба… Видишь, однажды я шел по улице и вдруг почувствовал себя одним громадным, бьющимся сердцем. Это символ всего моего существа. Я в действительности лишь одно громадное, бьющееся сердце. И это сердце обладает ужасным стыдом. Стыд — это раковина, в которую, подобно улитке, всегда может спрятаться такое сердце. Стыд делает холодным и робким и вселяет отвращение к людям. Теперь я не чувствую больше сердца: оно зарылось, оно сжалось, оно спряталось в свою раковину…