Завет воды

— Что происходит? С моим сыном все в порядке?

Они его не слышат. Беспомощно глядят на бурное кровотечение.

— Аммачи, позвольте мне попробовать кое-что, — неожиданно говорит Анна-чедети.

Она смазывает маслом свою широкую ладонь и вводит пальцы в родовой канал. Когда рука уже внутри, в матке, она сжимает пальцы в кулак и прижимает его к стенке матки. Вторая рука, лежащая на животе, давит вниз, так что стискивает дряблую матку между кулаком внутри и ладонью снаружи. Кровь льется по руке Анны, но постепенно поток замедляется… и останавливается.

С лицом, красным от напряжения, Анна, пыхтя, отрывисто объясняет с довольной улыбкой:

— Белая монахиня… выше по реке, за Ранни… она была медсестрой… Спасла пулайи, из которой кровь рекой текла… зажав вот так матку.

— Ты сама это видела?

— Нет… — Она смотрит прямо в глаза Большой Аммачи. — Но слышала… и меня вдруг осенило.

Руки у Анны-чедети подрагивают, вены на висках вот-вот взорвутся. Теперь уже Большая Аммачи у нее в помощницах, утирает ей пот. Какое счастье, что Элси ничего не чувствует. Но лицо у нее как отбеленное мунду. Большая Аммачи оглядывается на спеленутого младенца — ребенок смотрит, как его мать борется за жизнь.

— Аммачи, — говорит Анна, — что это за звук мы слышали… снизу?

— Наверное, горшок с соленьями опрокинулся, — отвечает Большая Аммачи. — Эти старые полки такие кривые.

Но она знает, кто это был, и она благодарна. Пока они ворковали над маленьким, Элси успела бы умереть.

— Анна, может, попробуешь отпустить? — Она боится, что Анна-чедети упадет в обморок от напряжения.

Сперва Анна будто бы не расслышала. Минуты идут. Потом она медленно отпускает ладонь, прижимающую живот, но кулак держит внутри. Женщины затаили дыхание. Новых струек не видать. Еще через минуту, так же бережно, Анна-чедети извлекает руку, от кончиков пальцев до локтя темно-красную. Губы женщин беззвучно шевелятся, они молятся, не спуская глаз с промежности Элси. Пять минут. Десять. Еще десять. Мало-помалу Большая Аммачи вновь начинает дышать.

Окликает Элси по имени. Та спит неестественно глубоким сном. Но она жива. Господи, выживет ли бедная девочка, потеряв столько крови? Две женщины ждут. Ждут еще немного, теперь уже с ребенком на руках у бабушки. В конце концов Большая Аммачи кладет руку на голову Анны, благословляя, и произносит, подняв глаза к небесам:

— Благодарю Тебя, Господи. Ты видел грядущее. И послал мне этого ангела.

Появившуюся из спальни Большую Аммачи не узнать — выжата как лимон, раскрасневшаяся и бледная одновременно, как будто это она, а не Элси только что пережила родовые муки. Ладони у нее чистые, но локти почему-то в крови, чатта спереди и мунду пропитаны кровью, и кровь размазана по щеке. Но она задумчиво улыбается, держа на руках новорожденного. Подняв глаза, с удивлением видит внизу, у веранды, небольшую толпу. Малютка Мол, Самуэль, Долли-коччамма, Мастер Прогресса, Шошамма и отец ребенка, Филипос.

— Мы чуть не потеряли нашу Элси. Благодарение Господу, что провел нас через это испытание. Очень тяжелые роды, — хриплым голосом обращается она к собравшимся у порога. — Ребенок шел ягодицами вперед. Потом у Элси случились судороги. Мы чудом сумели достать ребенка. Но затем у Элси внезапно началось кровотечение, такое страшное кровотечение… Мы едва ее не потеряли. И все еще можем потерять. Она очень слаба. Прошу вас, молитесь, чтобы она не истекла кровью. Но с ребенком все хорошо. Слава Богу, слава Богу, слава Богу…

Она делает маленький шажок навстречу сыну, улыбается. Пока мать говорила, вид у него был оторопелый, но теперь, когда она подходит к нему, лицо проясняется, он протягивает руки.

— У твоей дочери уже есть имя, — говорит Большая Аммачи.

Он растерянно моргает, опускает руки.

— Вот твоя дочь, — повторяет Аммачи.

Филипос отступает, пошатываясь. Самуэль торопливо подставляет ему стул. Но Филипос может лишь ошеломленно таращиться на мать, раскрыв рот.

— Бог опять подвел нас, — мямлит он.

Большая Аммачи не спешит. Она подходит вплотную, нависает над сыном. Когда она начинает говорить, слова брызжут с языка, падая на него как раскаленное масло в воду:

— После всех мук, что вынесла Элси… После того, через что прошли мы с Анной-чедети, это все, что ты можешь сказать? «Бог нас подвел»? — Голос крепнет. — Женщина рискует жизнью, рожая ребенка, а в итоге мужчина, который ничего не сделал — меньше чем ничего — за все девять месяцев, говорит «Бог нас подвел»? (Будь на то воля Большой Аммачи, любой мужчина, который посмеет брякнуть то, что выдал ее сын, по закону должен быть побит палками.) Да, Бог подвел нас. Когда Он раздавал здравый смысл, то пропустил тебя. Если бы Он создал тебя женщиной, может, из твоего рта не выходил этот навоз вместо слов! Позор тебе!

Весь Парамбиль замирает, когда ее слова гремят над головой Филипоса. Сын растерянно смотрит на мать снизу вверх, разочарование на его лице сменяется болью. Но он не смеет возражать.

Большая Аммачи гневно взирает на сына. Когда-то и он был младенцем, как дитя, которое она сейчас держит на руках. Наверное, и она несет ответственность за то, в кого он превратился?

— Послушай, час назад я могла выйти сюда и сообщить тебе, что у Элси судороги и она умерла. Сорок минут назад я могла сказать тебе, что твой ребенок застрял вверх головой и мать и дитя погибли. А десять минут назад я могла бы выйти с вестью, что Элси истекла кровью до смерти. Ты это понимаешь? Но я не сказала ничего из этого. Я сказала, что твоя жена жива, хотя и едва. А то, что ты видишь, это благодать Божья, явившаяся в этом идеальном, идеальном ребенке!

Филипос молчит. Он не смотрит на ребенка, и лицо у него такое страдальческое, как будто Малыш Нинан умер еще раз, как будто окровавленное тело с обнаженными внутренностями все еще лежит у него на руках.

— Мариамма, — торжественно объявляет Большая Аммачи. Элси хотела, чтобы девочке дали это имя. И ее не интересует мнение сына. — Ребенка зовут Мариамма.

Да, таково христианское имя самой Большой Аммачи. Мариамма. Имя, которым на памяти присутствующих никто никогда не называл ее, имя, которое не произносили с тех пор, как она пришла сюда двенадцатилетней женой.

Мариамма.

глава 55 Дитя — это девочка

1951, Парамбиль

Элси в сознании, но плохо понимает, что происходит, и очень слаба от потери крови. Только через три дня она смогла сесть, не падая в обморок. Выздоровление идет мучительно медленно. В таком состоянии она не может кормить грудью. Сияя широченной улыбкой, Анна-чедети нянчит ребенка, ее привычные движения подсказывают Большой Аммачи, что, похоже, Ханна по ночам еще сосет грудь. Узнай об этом Большая Аммачи раньше, она бы выбранила обеих. Но теперь возносит благодарственные молитвы.

Только на пятый день Большая Аммачи приносит Мариамму матери. И поражается, видя на лице Элси то же самое затравленное несчастное выражение, озадачившее ее еще перед родами. Элси с огромной нежностью смотрит на дочь, но чувство это затмевается, тонет в невыразимой печали. Руки ее как увядшие листья, и она не делает попыток дотянуться до ребенка. Спустя вечность Элси прикрывает глаза, как будто не в силах больше выносить вида девочки, и слезы ползут из-под опущенных век. Она отворачивается и безутешно рыдает, вздрагивая всем телом.