Завидное чувство Веры Стениной

Голос по радио усмехнулся — и поведал о том, что художник Вадим Фамилия на самом деле стоит значительно больше, но (это рассказала тётя Оля Бакулина) его жена ведёт все дела. Она столь же властная, сколь и — алчная, поэтому Вадим и смог передать Вере лишь эту небольшую, по его меркам, сумму.

— Миллионы, — с гордостью сказал по радио голос Евгении, — на самом деле, его картины стоят миллионы.

— То есть, — уточнил Евгений, — он ещё раз обманул твою тётку?

Радио призадумалось, и в этот момент раздался неприятный писк.

— Будильник! — вспомнил Евгений. — Нам пора собираться, а то опоздаем. Я — к себе, мне тоже нужно в душ.

Он быстро чмокнул Евгению в губы, а после поцеловал ещё раз там, внизу, и, не сумев остановиться, заново провёл девушку тем же путём — на сей раз путь занял намного меньше времени, но молнии были такими же горячими и нежными, и, кажется, она снова кричала.

Потом Евгений ушёл, а Евгения целых полчаса не могла заставить себя подняться с кровати.

Она села в автобус одной из последних — джинсы не высохли до конца, но кому есть дело до джинсов? Портфель-фугу стоял у ног, Евгений был рядом, и та старая дама с картиной, наверное, обо всём догадалась — потому что демонстративно перестала общаться с ними обоими.

Теперь Евгения боялась не полёта в чреве кита, а только того, что Евгений скажет ей: «Пока!» — и они больше никогда не увидятся. Вся жизнь Евгении, её семья, друзья, даже её блестящая литературная карьера вдруг показались чем-то очень далёким. Словно услышав эти мысли, Евгений крепко взял её за руку. У девушки кружилась голова, она впервые ощущала муки похмелья — и решила, что должна вытерпеть их достойно, как плату за счастье. В силу своей молодости бедняжка и понятия не имела, кто устанавливает эту плату — и как на самом деле собирают налоги с людских удовольствий.

В аэропорту вновь гудел человеческий оркестр, вчерашняя сотрудница сообщила, что Екатеринбург открыли — и почти сразу после этого объявили посадку на рейс. Евгений по-прежнему не выпускал её руку из своей, и казалось, что все люди вокруг догадались о том, как они с Евгенией распорядились подарком авиакомпании. «Я же кричала!» — в ужасе вспомнила Евгения. — Наверное, все слышали!

Места в самолёте у них были в разных рядах — Евгению достался четвёртый, Евгении — восемнадцатый. 4A и 18F. Евгений пошептался с плешивым молодым человеком, который занимал место 4С — и тот согласился поменяться с Евгенией. В уплату за любезность он окинул девушку таким откровенным взглядом, что азиатская часть предложила влепить ему пощечину, а европейская посоветовала не обращать внимания. Кресло 4В оставалось свободным — Евгения положила туда портфель-фугу, прикрыв его сверху курткой.

Хорошо, что к ней вернулось умение размышлять, почти утраченное ночью. При этом она видела всё вокруг расплывчатым, затуманенным — как в Эдинбурге, когда они с Люс пытались выйти из Нью-Тауна, а город лежал укутанный в молочную перину, таинственный и молчаливый. Прохожие выплывали навстречу как призраки знаменитых шотландских убийц — и вновь пропадали в тумане.

— Туман очень полезен для кожи, — дрогнувшим голосом сказала тогда Люс. — Отличное увлажнение!

Сразу же после тех слов Евгения увидела впереди высоченный чёрный шпиль — монумент Вальтеру Скотту! Шпиль парил над городом, как улыбка Чеширского кота — и теперь стало понятно, куда нужно двигаться. Евгения шёпотом сказала сэру Вальтеру «спасибо» и в очередной раз подумала о том, что ни в одной стране мира не умеют так чествовать писателей, как это делают в Шотландии. Монумент был выше любого храма! Может, когда-нибудь блестящая русско-французская писательница Эжени Калинин тоже удостоится почестей? Она согласна и на более скромный памятник.

Евгения хотела бы рассказать об этом Евгению — да и вообще, нужно было рассказать ему обо всех её мечтах, знакомых людях, о европейской и азиатской частях, о Люс, Бальзаке и Даме с единорогом…

И, кстати, почему Евгений так ничего и не рассказал о себе? Ночью, покраснела Евгения, им было, конечно же, не до этого — но он и потом молчал, внимательно слушая её болтовню, — а она хотела бы знать его фамилию. И где он живёт? Кем работает?

— Ты из Екатеринбурга? — робко спросила она, когда самолёт вырулил на взлётную полосу.

— Не совсем. — ответил Евгений.

Командир корабля сообщил, что самолёт готов к взлёту.

Большая часть катастроф происходит во время взлёта и посадки — об этом Евгении много раз говорил Ереваныч. Вчера она боялась лететь, а сегодня ей было абсолютно всё равно — пусть они разобьются, пусть самолёт угонят и возьмут всех в заложники. Лишь бы не расставаться с Евгением!

Она разглядывала его почти не дыша. Рядом с ухом — морщинки, самая верная примета человеческого возраста. Мама Юлька в последние годы была страстно увлечена омолаживающими процедурами и делилась своими открытиями со всеми желающими (и с теми, кто не хотел слушать, — тоже). Новый мамин косметолог, внешне напоминавший серийного убийцу, заявлял, что эти коварные морщинки нужно убирать в первую очередь.

Сколько же лет Евгению? Тридцать пять? Сорок? А что, если ещё больше? В прошлом году в Америке Евгения познакомилась с молодым человеком, который выглядел лет на тридцать пять, но на самом деле ему было шестьдесят! Это раскрылось случайно, когда одна девочка в компании предложила составить всем астрологические прогнозы. Кстати, если верить тому прогнозу, Евгению ожидало впечатляющее будущее. А на шестидесятилетнего молодого человека она с тех пор старалась не смотреть — хотя прежде он ей немного нравился.

Воздушное судно, которое им досталось, было небольшим и тоже довольно стареньким. Внутри всё дребезжало, и даже стюардесса на время взлёта пристёгивалась, — сидела в своём кресле гордо, будто царица на троне.

Евгений молчал, закрыв глаза. Евгения не решалась его тревожить — ещё в детстве тётя Вера объяснила ей, что многие люди в самолётах молятся, поэтому их нельзя беспокоить.

— А ты когда-нибудь молишься, тётя Вера? — спросила её тогда Евгения.

— Каждый день, — был ответ. Непонятно, всерьёз или нет.

Евгения попыталась отвлечься — как учили на курсе психологии. Старалась представить себе радость тёти Веры, когда та получит посылку от Вадима — конечно же, это будет не бурная радость с подпрыгиваниями и «Юхххуу!», а весьма сдержанный кивок и наморщенный лоб, но Евгения знала, чего стоят этот кивок и этот лоб на самом деле.

В кармане впереди стоящего кресла лежал позабытый кем-то журнал Cosmopolitan. Евгения покосилась на соседа, но тот, кажется, уснул во время своей молитвы и не подавал признаков жизни. Ну да, они ведь не спали всю ночь. Странно, почему саму Евгению ни капельки не клонит ко сну — когда остатки шампанского выветрились, она почувствовала себя бодрой и свежей, как летний газон. Достала журнал и раскрыла его на странице, которую кто-то заложил бумажной салфеткой, — рубрика «Секс». Цветок, о существовании которого ещё вчера Евгения даже не подозревала, немедленно оживился и заставил её перелистывать страницы. В прошлом Евгения старалась пропускать подобные статьи, а теперь вдруг начала читать и поняла, о чём идёт речь, — более того, ощущала некоторое превосходство, потому что в статье рассказывалось о десяти процентах несчастных женщин, которые ни разу в жизни не испытывали оргазма.

Погасло табло «Пристегните ремни», и стюардессы — не такие хорошенькие, как Яна с предыдущего рейса, — покатили тележки с напитками. Евгения убрала журнал на место, переложив бумажную закладку в невинную рубрику «Путешествие». Так, на всякий случай.

Она надеялась, что Евгений заговорит с ней, но тот по-прежнему спал.

Привезли завтрак.

Стюардесса спросила при помощи жестов, будет ли Евгений завтракать — и Евгения попросила не будить его. Ей нравилось предъявлять права на этого мужчину.