Зависимы сейчас
Шрифт:
— Будем решать по одной проблеме за раз, — говорю я.
Она понимающе кивает.
Роуз с минуту обдумывает мое предложение. А потом говорит: — Ладно.
Я радостно ухмыляюсь.
Но затем она добавляет: — Просто, чтобы внести ясность — я делаю это из жалости.
Моя улыбка исчезает.
— Можно было бы остановиться на «ладно».
Теперь ее очередь ухмыляться.
— Я знаю.
10. Лили Кэллоуэй
.
Прошло уже два дня, а у меня до сих пор не было секса. Кроме того, я утаила от Ло старые тесты,
— Что насчёт Патрика Бомера? — я сижу, скрестив ноги, на кровати, а на коленях у меня старый темно-синий ежегодник Академии Далтона. Большие черные круги очерчивают одни лица, а поверх других я нарисовала крестики… и усы.
Я поднимаю голову и ловлю хмурый взгляд Ло в круглом зеркале над нашим комодом. Этим утром он потратил целых двадцать минут на сборы и еще десять минут на прическу. Это его первая работа в Calloway Couture. Черт, это в принципе его первая работа, и из-за этого он сходит с ума.
— С чего бы Патрику ненавидеть меня? — спрашивает он, нарочно взъерошивая более густые пряди волос.
— Ты занял первое место среди ежегодных проектов по искусству.
Ло снял пятиминутное видео о пластиковом пакете, развевающемся на ветру, что было скучно и неоригинально, учитывая, что он подчерпнул идею из фильма «Красота по-американски».
Он разворачивается и смотрит на меня.
— Что? Это не моя вина. Мой проект был чертовски хорош.
— Весь класс уснул, — напоминаю я ему. А Патрик сделал бронзовую скульптуру Аполлона, но мистер Адамс едва ли оценил проделанную работу.
— Значит он должен злиться на учителя, а не на меня.
Я молчу, потому что он прав. Учителя обращались с Ло по-особому, даже наградив его паршивое видео высшей наградой, потому что он Хэйл. Потому что его отец — мультимиллиардер с такими запутанными связями, что паук позавидовал бы паутине, которую плетет Джонатан Хэйл.
Я смотрю на экран своего ноутбука, лежащего на кровати.
— Может, он уже не злится, — добавляю я. — Он сейчас учится в Школе искусств Карнеги-Меллона.
— Откуда ты это знаешь?
— Посмотрела на Фейсбуке.
Ло стонет.
— Пожалуйста, скажи мне, что ты там не зарегистрировалась.
Ещё со времён старшей школы у нас было правило «Никаких социальных сетей». Мы слишком любим конфиденциальность, чтобы тратить ее на киберпространство.
— Нет. Я зарегистрировала тебя.
Его глаза темнеют.
— Вот, как я это вижу, — быстро тараторю я. — Если кто-то тебя ненавидит, он начнёт донимать тебя и здесь тоже, — я указываю на экран. — Это как ловушка для мух, только для подозреваемых.
Ло рискует тем, что его выглаженные брюки цвета хаки помнутся, и садится на кровать рядом со мной. Наша сетка для балдахина цепляется за его ногу, и он тихонько ругается, отмахиваясь от ткани.
— Клянусь, я порежу эту тупую хрень.
— Мне она нравится.
Даже если прошлой ночью я попалась в эти сети, словно богомол. Я иногда ворочаюсь во сне. Такое случается.
—
Мы не в джунглях и не пытаемся отогнать жуков.— Роуз спроектировала эту комнату, — напоминаю я ему. Она украсила ее, пока Ло был в реабилитационном центре — Ей будет больно, если я изменю комнату из-за тебя.
— Ещё лучше, — говорит он. Сомневаюсь, что он в это верит.
— Я забуду, что ты только что сказал, — бормочу я и поворачиваю к нему экран ноутбука.
Ло разевает рот.
— Обязательно нужно было использовать это фото в качестве моей аватарки?
Я расплываюсь в широкой улыбке, и не могу перестань пялиться на фото. Он без рубашки и на нем только пижамные штаны с изображением Человека-паука. Он выглядит сексуально и круто.
Фейсбук поглощает все его внимание, и он просматривает профили бывших одноклассников.
— Замужем, женат, беременна, мертв, помолвлена, беременна, женат, — перечисляет он. — Хоть кто-то остался в возрасте двадцати лет после школы или все просто решили срубить пол миллиона долларов и потратить их на подгузники?
— Может быть, они влюблены, — говорю я в их защиту.
— Мы тоже влюблены. Но мы же не женимся и не рожаем детей.
Я хмурюсь, не понимая, почему это немного ранит меня. Брак и правда не входил в мои планы, по крайней мере, пока я не стану старше и не пройду этот неловкий, запутанный этап моей жизни. Но судя по словам Ло, брак — это что-то невозможное. Как будто вместо «может быть» он говорит «никогда».
— Ты не хочешь жениться? — мягко спрашиваю я. Я едва могу встретиться с ним взглядом. Мне двадцать, я только перестала быть подростком. Меня не должны волновать брак и дети, особенно когда мы сами сражаемся за наше здоровье.
Он колеблется.
— Я не знаю. Я не говорю, что этому не бывать. Я просто не могу об этом думать. — он делает паузу. — Ты… об этом думаешь? — он глубоко хмурится, беспокоясь, что мы не на одной дорожке. Обычно мы двигаемся вместе и именно поэтому немного страшно видеть, как он начинает сворачивать без меня.
— Не часто, — говорю я. — До того, как мы сошлись, я никогда не думала, что выйду замуж.
Я спала со случайными парнями. Я думала, что никогда не смогу быть моногамной. Теперь, когда я понемногу начинаю ощущать почву под ногами, я стала фантазировать о нормальности.
— Но теперь думаешь? — спросил он.
Я пожимаю плечами.
— Наверное, но точно не в ближайшее время. Я хочу сначала пережить свои ужасные двадцатые годы, — я отмахиваюсь. — Давай не будем говорите о браке или о рождении детей. Это все равно глупо. У нас есть дела поважнее.
Я не думала, что такое возможно, но его лицо искажается сильнее, чем прежде.
— Ты хочешь детей?
Ой… Лишь потому как он это спросил, я понимаю, что он детей не хочет. Комок подступает к горлу, и я чувствую, что это вопрос с подвохом. Я оглядываюсь через плечо в поисках правильного ответа, но его там нет.
— Ммм… — бормочу я. — Я не знаю.
Он моргает, наблюдая за тем, как я смотрю на него. Ответы, кажется, выливаются из нашего молчания.
— Может быть, — выпаливаю я, не в силах больше сдерживаться. — Когда я буду старше, но не слишком старая, наверное. У моих яйцеклеток времени в обрез.