Завтра
Шрифт:
«Повернись! Заметь меня! Скорее! Беги!»
Пока есть время надо достучаться до неё. Мысленно я надрываюсь криками, в реальности – не мог сказать ни слова.
Мгновение, и я снова там – у себя, среди ложной подлинности.
Глаза начинает застилать знакомый глянец. Неестественный оттенок жизни.
– У-уходи,- шиплю я, чудесным образом всё ещё как-то балансируя между нездоровой фантазией приступа и реальностью.
Хочу, чтобы она обернулась, посмотрела в мою сторону, увидела и неслась прочь из своего дома. Главное – вдали от меня. Главное – не рядом. И когда желание становится почти нестерпимым, девушка,
Как я ненавижу её, как хочу дотянуться до её шеи, задушить, изрезать на куски, сжечь. Всё что угодно, чтобы причинить ей такую же боль какую испытываю сам. Отомстить за всё, что она сделала с моей жизнью, с жизнью моей семьи, моих друзей. Они все мертвы из-за неё, превратились в пепел, в дым, и я больше никогда их не увижу. А она живёт.
Перед затуманенным взглядом пульсируют красные строки «Убить, убить, убить».
Я стремительно придвигаюсь к ней, готовый раз и навсегда покончить с этой несправедливостью!
«Что ты делаешь!?»- исступлённый крик отдаётся во всех, даже самых отдалённых уголках разума.
Я болезненно хватаюсь за голову и откидываюсь назад. Подлокотник от дивана снова впивается в бок, и я мучительно, на долю секунды, осознаю, где нахожусь. Её силуэт то неясно размывается, то проявляется вновь, как кадры из фильмов на старых кассетах.
На опущенных веках пляшут алые пятна, дающие знать, что приступ ещё не закончен. Это как своеобразная передышка. Я не осмеливаюсь распахнуть глаза. Отстранённо и нездорово раскачиваюсь взад вперёд, зарыв лицо в ладонях.
«Я чуть её не убил! Чуть не убил ЕЁ!»
«Но ведь не убил же».
Внутренний голос явно доволен такому исходу событий. Как не странно, но облегчение от него, перетекает и в меня.
«Проваливай из моей головы!»
«Как же. Избегаешь самого себя?»
Я судорожно вздыхаю. Если слышу голос – значит, приступ на время отступил.
Но в то же время, сквозь густую пелену сознания, до меня долетает ещё один голос. Такой тихий, слабый и знакомый…
Разум постепенно выбирается из пут приступа и ко мне возвращаются реальные ощущения и эмоции. Я с опаской открываю глаза, и сквозь стиснутые зубы, облегчённо выдыхаю. Она успела убежать. Быстро схватила, и я испытываю невероятное облегчение от этого.
– Пит! Пит, пожалуйста, вернись ко мне! Посмотри на меня!- Я ещё крепче сжимаю голову руками.- Прости меня.
Почему она не ушла? Разве я прошу много? Лучше бы накричала, прогнала вон, но не находилась рядом. Даже её шёпот кажется криком. Тонкие нежные руки крепко обвивают меня за плечи, надёжно цепляются за шею, не
уступая место очередному приступу.Мы так и сидим – неотступно держась друг за друга, словно это и есть последняя надежда на спасение. В тишине и непривычном покое.
Поэтому, когда Китнисс начинает говорить, я невольно вздрагиваю.
– Часто?- тихо спрашивает она, всё ещё сидя за моей спиной, на жёстком подлокотнике дивана.
Я отодвигаюсь от девушки так, чтобы она могла занять моё место, а потом отрывисто киваю. Руки Китнисс больше не обвивают меня за шею, отчего становится несколько непривычно, и я снова начинаю беспокоиться и нервничать. И мне придётся занести ещё один пункт в свой мысленный список - её прикосновения успокаивали меня.
Китнисс кивает, молча устремив глаза в пол. Её явно расстроил такой ответ и из-за этого я начинаю чувствовать себя виноватым.
– Но раньше, в Капитолии, было больше. Сейчас приступы изменились. Они другие. Я просто вижу какие-то определённые отрывки из жизни и по кусочкам собираю их вместе. Доктор за этим и отправил меня в Двенадцатый – больше приступов – больше шансов на полноценные воспоминания.- Я с силой прикусываю язык, но не обращаю внимания на боль. Делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Наступит ли время, когда я смогу говорить то, что захочу и думать о том, о чём захочу сам? Не по чужой воле?
«Чужой воле?»- презрительно усмехается голос.
Я предпочитаю больше не обращать на него внимания и снова
поворачиваюсь к Китнисс. Она сидит, нахмурившись, и задумчиво наблюдает за мной.
– А сейчас приступ тоже был… другой?
Если бы. Я сам толком не понимаю, почему ко мне вновь вернулись старые приступы, никак не связанные с воспоминаниями.
– Можешь не отвечать,- тихо произносит Китнисс. Конечно, сама догадалась, что к чему. Потом девушка вдруг замирает, словно забыла сказать что-то важное.
– Значит, доктор думает, что ты можешь всё вспомнить?- переспрашивает она, с каким-то непонятным тоном в голосе.
Я пожимаю плечами.
– Но вряд ли,- по привычке сухо, отвечаю я.
– И для этого тебе нужны воспоминания.
Девушка, кажется, даже не расслышала моих слов. Подавшись вперёд, она нервно теребит локон тёмных волос и что-то серьёзно обдумывает. Кажется, что разговор о приступах можно считать оконченным.
На какое-то время в комнате снова воцаряется тишина. Китнисс глубоко погружена в свои мысли, и я не смею ей мешать.
– Как ты проводишь дни?- внезапно спрашивает она, всё ещё задумчиво глядя перед собой.
– Однообразно,- эхом отзываюсь я, как часто делал в лечебнице. Но сейчас этого недостаточно.- Пеку, навещаю Хеймитча, рисую… Иногда.
Пусть Китнисс и не смотрит на меня, но по тому, как девушка насторожена, видно, что она с предельным вниманием и интересом ловит каждое моё слово. Она узнаёт про мою жизнь. Я делюсь с ней этим.
– А ты?- робко спрашиваю я. Девушка, наконец, отрывает взгляд от противоположной стены и внезапно смотрит уже на меня. Китнисс выглядит одновременно спокойной, но неуверенной.
– Давай, я тебе потом расскажу об этом,- предлагает она, снова протягивая руку к волосам. Мои губы трогает лёгкая улыбка этому её, уже привычному, жесту.- Может завтра?- Но вся радость тут же исчезает и на лицо возвращается прежняя маска безразличия. Только сейчас скрываться под ней кажется гораздо сложнее.
Китнисс явно осмелела, раз сама меня приглашает. Непринуждённая и уверенная в себе, она всё так же спокойно наблюдает за мной, при этом нервно теребя кружку в руках.
Я раскрываю рот, чтобы ответить каким-нибудь вежливым отказом, и вновь его закрываю. И так несколько раз.