Зеленая кровь

– Саша!

– Так кто ты такой, "мой друг Стишов"? Среднеинтегральная закругленная личность... Поднялся чуть выше среднеинтеллектуального уровня, но далеко не дотянул до ценза "интеллект"; дотянулся до уровня средненаучного руководящего состава - начальник лаборатории все же! но, увы, - головой о потолок... Так что же тебе, "мой друг Стишов", не хватило, чтобы настоящим ученым стать? Это ты хочешь знать? Да? Я скажу. Честолюбия? Возможно. Самодисциплины? Вполне согласен. Воли? Почти в точку. А все вместе взятое по "не хватило", по отсутствующим данным...
– это и есть Хлебников, верно? Дело, дело, и только дело. Так, Таюша? Разве я не прав?

Тая молчала. Поникшая. На секунду во мне шевельнулась жалость, я даже рукой дернулся - приласкать ее, но... Такой жест в ответ... Сжалась. А, будь все... Разговор по душам, называется. Но надо же когда-то, хоть раз сказать, что есть на самом деле, что...

– Знаешь, Таюша, меня часто мучает стыд, неловкость, за многое мучает. А ты видела когда-нибудь, чтобы Хлебникова мучило что-нибудь подобное? Хотя ты его плохо знаешь. А я - знаю. И смею тебя заверить: никогда Хлебников подобных чувств не испытывал. Он не знает, что это такое. Впрочем, и твой Андрей Михайлович - тоже...

Тая вдруг уронила голову на руки. Это уж совсем нелепо: плакать в ресторане, на собственной помолвке.

– Как ты его ненавидишь!

– Кого? Хлебникова? Но ведь я тебе объяснил...

– Андрея Михайловича...
– сквозь слезы.

– Господи, с чего ты взяла? Вот уж чепуха! Я выдохся, словно выжатый.

– Не надо, Таюша, - дотронулся до ее лица.
– Возьми себя в руки. Пусть Хлебников будет лучше меня - согласен. В конце концов, он свое дело выполняет отлично: Андрей Михайлович знал, кого взять себе в преемники. И знаешь, иногда, когда я сижу с Хлебниковым в его кабинете, слушаю, как он отдает распоряжения, как разговаривает с людьми - так точно, так экономно!.. Понимаю: только так и можно добиться чего-нибудь значительного. Не тратить время на пустяки, на всякие там нюансы... Дело! Дело требует решения ясного, твердого решения. Да, это тоже талант, и еще какой! Согласен с тобой полностью. Но вот когда я слышу, как он разговаривает с людьми, и со мной в том числе, мне кажется, что я слышу голос самого Андрея Михайловича:

"Да, слушаю. Выкладывайте. Быстро. Берегите время не только свое, но и мое". Разве не так?

Тая усмехнулась сквозь слезы.

– Ты так копируешь... Правда, как Андрей Михайлович.
– Мы помирились. Я это понял по тону... Своей жены! Странно. Моя жена... Пять лет я ее знаю, даже больше, - что изменилось? Но вот сказал, даже про себя сказал "моя жена", а что-то дрогнуло... В сердце, там дрогнуло, что ли?

– Пойдем, Таюша. Хватит обедать, верно? Мы вышли, я ей помог одеться. Пальто. Десятки раз держал в руках это пальто. Брал в руки, вешал. Или наоборот: снимал с вешалки и помогал одеться. Ждал, когда она застегнет, поправит воротник... И - ничего. Пальто как пальто. Волновало другое: ложбинка под щекой, мочки - такие маленькие, шелковистые. А вот сейчас взял у швейцара пальто, и опять что-то дрогнуло в сердце: старенькое пальто у моей жены...

– Ты, конечно, хочешь заглянуть в институт?
– спросила она с едва уловимым вздохом.

– Увы, Таюша, должен. Хочу выяснить, чем кончился праздник у наших подопечных. Налопались зелени... Как там у Чуковского? У бегемотиков болят животики

Опасения мои не оправдались: у "бегемотиков" все было в норме. И животики в том числе. Ну и отлично.

Было около пяти, рабочий день кончался, но неловко уходить до времени. А дома ждет Тая. Супруга... Нелепое слово, так и слышится "подпруга".

Я решил на минутку заглянуть к себе - там Аллочка-красивые глазки обрабатывала графики самописцев - сводила в суточные кривые. Чтой-то там у нее вырисовывается?

Аллочка огорошила меня от порога:

– Александр Валерьевич, вам уже три раза звонила какая-то женщина. Из школы, Из школы? Загадка...

– Я телефон записала на календаре, Александр Валерьевич, - продолжала щебетать Аллочка.
– Очень просила позвонить, как придете.

Не раздеваясь прошел к столу, нашел под ворохом лент самописцев календарь. Куницына. О боже! Зачем я ей понадобился? Через четырнадцать лет... А, Михаил! Конечно, ее интересует ее благоверный.

Я набрал номер. Мне ответили;

– Школа. Вам кого?

– Наталью Гавриловну Куницыну.

Секундная пауза. Аллочка-красивые глазки, забыв о графиках, смотрит на меня, не считая даже нужным хотя бы маскировать свое любопытство.

– Это жена нового врача, Александр Валерьевич?

Я отмахнулся: занимайся своим делом.

– Мне Куницыну, пожалуйста, - повторил я, чувствуя, что у телефона кто-то есть, слушает меня.

– Это я, Саша... Не узнал мой голос?

В самом деле... Никогда не слышал ее голос по телефону. Или слышал, но так давно... Никогда не задумывался, какой у нее голос. А оказалось - низкое контральто.

– Здравствуй, Наташа. Ты искала меня?

– Да.
– Теперь ее голос стал звучать чуть выше, теперь я уже узнавал ее. Этот сумасшедший...
– Она запнулась. Он у вас теперь работает? Даже телефона не оставил - кое-как нашла. Ты его видел?

– Да, конечно.
– Где он?

– Как где?

Я не знал, что говорить: неужели Михаил не сказал ей про гермокамеру! Вот это новость!

– Он мне заявил, что месяц проведет на каких-то испытаниях. Но ведь можно письмо прислать? Или по телефону позвонить... Неужели у вас там такие секреты?

– Да никаких секретов, Наташа. Какие могут быть секреты, когда мы об этих испытаниях докладывали на Международном астронавтическом конгрессе. В Аргентине. Помнишь, может быть, у нас на факультете командовал Комсомолом Хлебников? Вот он с докладом и ездил.

– Да, Миша мне что-то говорил. Но я ничего не поняла. Так он что, сообразила она наконец, - сам в этой гермокамере?
– Она, видно, испугалась своей догадки.
– Скажи, это правда?

Черт побери - вот положение!

– Знаешь, это разговор не для телефона.

– Я сейчас приеду, - быстро ответила она.
– Куда ехать? В институт?

– Да, но... Я не имею права.

– Почему? С ним что-то случилось? Скажи, что? Ну я тебя умоляю, Ты не можешь мне соврать - я знаю. Ты самый честный... И ты ведь друг ему, правда?

– Послушай, Наташа... С ним ничего не случилось! Я только что видел его жив, здоров. Сегодня у них праздник.

– Какой праздник, Саша? Ты с ума сошел. Какой может быть праздник в этой вашей тюремной камере? Ты что-то скрываешь. Я должна его увидеть. Я с ума схожу... Это чудовищно, Саша!

– Но это невозможно, пойми...

– Почему? Его уже нет в живых?

– Да жив он, здоров, Наташа.

– Тогда почему я не могу его увидеть? Да объясни ты мне наконец по-человечески. Почему я не могу его увидеть?

– Да потому что я видел его по видеоканалу.

– По какому каналу?

– По телевизору.

– О боже... Ничего не понимаю. Его показывали по телевизору?

Я почувствовал, что взмок. И еще эта Аллочка... Каждое слово впитывает, словно губка. Ну, пойдет теперь треп по институту!