Зеленая кровь

Тая молчала - никакой реакции. Я отошел к своему столу, выдвинул стул, сел. Я чувствовал себя опустошенным: ни чувств, ни желаний.

– Так вот что тебя всю жизнь мучает: почему ты оказался лишним.
– В ее голосе горечь; такое ощущение, словно все, что я ей сейчас рассказывал, ей было уже известно.
– Почему... А ведь Андрей Михайлович тебя, пожалуй, правильно определил: пустое множество...

– Что?!

– Да. Это было после того, как он раскритиковал твою статью. Я хорошо запомнила. Я его спросила:

"Интересную статью написал Стишов?" А он с досадой;

"Пустое множество".

Как громом... Что хоть это означает - "пустое множество"? И так отчетливо - на всю жизнь врезалось: машинописные листки рассыпались по щелястому грязному полу, отшвырнул даже... Вот он, значит, как меня:

"Пустое множество".

– И тебя все еще удивляет, почему выбрали не тебя, а твоего друга Куницына? Да потому же, дорогой мой, почему Андрей Михайлович выбрал в свои ученики Хлебникова. А не тебя. Хлебников хоть и толстокож и черств, как ты любишь о нем выражаться, но ведь он болеет за дело, живет этим.

Помолчала. Усмехнулась горько, покачав головой.

– Какое ты себе красивое выбрал определение: бильярдный шар. Интеллигентный бильярдный шар. Красивый символ. А вот что за этой красивостью... Ты хоть знаешь, какое тебе прозвище дали лаборантки? "Товарищ, пожалуйста".

Ого - ничего себе... Лаборантки? Эти могут придумать прозвище и похлеще.

Тая скользнула по мне быстрым, изучающим взглядом. Снова усмехнулась:

– Даже прозвище тебя не затронуло. Все равно. Что хотите - то и говорите, что хотите - то и делайте... Оставьте меня в покое. Не желаете проводить испытания на ацидоз? Пожалуйста! Не желаете проводить тесты на психологическую совместимость? Пожалуйста! Все пожалуйста - только оставьте меня в покое. Да? Да, мой дорогой, да. И даже если в гермокамере случится отрицательный результат, как ты выражаешься, все равно... пожалуйста.

Странно: она говорила мне такие вещи... А я... как будто о ком-то третьем. Тупая усталость и даже что-то вроде удовлетворения: так тебя, "мой друг Стишов", так. Но опять же - словно о ком-то третьем. И Тая, видимо, это почувствовала.

– Почему, да? Я совсем не знаю Куницына, но что касается тебя... Андрей Михайлович как-то сказала "Вот уж за что могу головой ручаться - мой "суворовец" поле брани не покинет..." А ты... Нет, ты науку тоже любишь это я знаю. Да и что иначе тебя бы здесь держало? Но вот как ты ее любишь...

Договорились, нечего сказать.

Она вздохнула, покачала головой.

– Не знаю, может, ты Наташу и в самом деле любил... Но что касается меня... Не хочу. Один дым. Извини.

И выскочила из комнаты.

Сколько я просидел в тупом оцепенении? Час? Два? Ни мыслей, ни чувств одна лишь усталость. Спать хочется. И все это наше с ней объяснение... Вот уж действительно - вспыхнула, как порох, и понесло... Хорошо хоть у меня ума хватило - не наговорить ей гадостей. Конечно, и бессонные ночи тут сказались, и напряжение всех этих суток. Но от сути-то все равно не отмахнешься, не так ли, "мой друг Стишов"? Как говорится, нет дыма без огня. Услышал о себе некие истины. А в душе действительно... пустое множество.

Надо работать. Если и есть лекарство от хандры - так работа. Такой ворох бумаг на столе... Значит, "суворовец" поле брани не покинет? Да, пожалуй... "Товарищ, пожалуйста"? Ну и стервы!.. "Работа, - говорил Сварог, - главный отличительный признак ученого. Даже если он только носит большой портфель". Как он обожал двусмысленные шуточки!..

Часа два я работал - разбирал скопившиеся на столе бумаги, составил графики пульса, дыхания, кислотности крови. Хорошо поработал. Славно. Расчистил авгиевы конюшни. Но еще большее удовлетворение от самих графиков: симбиоз налицо, все идет "в норме". Отлично.

Около одиннадцати я расчистил стол окончательно и решил спуститься в зал - там сейчас должна идти подготовка к отбою. Обычно в эти минуты, когда включаются самописцы, рук у дежурных не хватает. Моя пара наверняка пригодится. Да и Таю повидать... Отошла уже? Сменила гнев на милость или все еще...

Тая встретила меня холодно и отчужденно. Сама неприступность.

– Тая...

Окинула взглядом... Ну а злись.

Я обошел приборы: все включены, вся телеметрия под током, только у второго кардиографа заело ленту. Через пять минут отбой. Ладно, пусть эти "красивые глазки" еще пару минут помучаются - надо же когда-нибудь научиться работать быстро и без ошибок.

– Александр Валерьевич, - умоляюще глянула на меня Аллочка.
– Рвет перфорацию, помогите, пожалуйста.

А не ты ли, дорогая, придумала это - "товарищ, пожалуйста"? Можешь, язычок у тебя подвешен...

– Ладно, иди на пульт. Сам "сделаю. Сейчас связь начнется.

Я освободил валик с лентой, оборвал кусок с рваной перфорацией, вставил на место... Не идет. Где отвертка?

– Аллочка!

Аллочка не откликнулась. Она же должна быть здесь, в зале! Обернулся к пульту... Красная лампа. Что такое? И Аллочка...

– Александр Валерьевич...

В руке у Аллочки телефонная трубка - связь с гермокамерой, и у нее такое выражение - у нашей Аллочки красивые глазки... Не успел перехватить трубку, как взревел тифон.

Я никогда не слышал, как он ревет - вой по всему зданию. От истошного этого воя у меня совершенно вылетело из головы - как он, проклятый тифон, выключается.

– Алло! Алло!
– надрывался я в телефон. Бесполезно. Очевидно, тифон оглушил даже испытателей - не слышат. Или это я не слышу?
– Алло!..

Тифон выключил техник-связист - прибежал из зала культиватора. И тогда на весь зал:

– ...вывести из камеры!

Вот почему меня не слышали! Перепуганная Аллочка переключила связь на "громкую".
– Аллочка!

На Аллочке лица нет: очевидно, в гермокамере и в самом деле стряслось что-то неладное. Но что? Неужели ацидоз... Проклятье! Я наконец сообразил, что надо делать - нащупал нужный тумблер и переключил - связь на телефон.

– Алло! Что у вас там?

– Плохо с Михаилом Ивановичем. Наверное, его надо вынести из гермокамеры.

"Вынести"?! Говорил кто-то из ребят - никак не могу научиться различать их по голосам. Только теперь я вспомнил про видеоконтроль: на экране какая-то неразбериха - мелькали руки, испуганные лица...

– Что с ним?

А сам шарю взглядом по приборам: может, уже подключили телеметрию? Нет, приборы пишут "по нулям".

– Не могу понять, Александр Валерьевич.
– Теперь я узнал, кто говорит Гена Старцев - Пульс слабый, холодный пот, а сам вроде горячий... Похоже, обморок.

– Подключите телеметрию. Быстро!