Зеленая кровь

– А во-вторых, - продолжал Михаил размышлять вслух, - можно выдвинуть чрезвычайно любопытное предположение о том, что определяющим в газовом составе атмосферы, как это ни парадоксально звучит, является концентрация углекислого газа... Да, да! Не кислорода и азота, а углекислого... А это значит...
– Он прошел к иллюминатору, постоял, повернулся ко мне, и я опять, совершенно неожиданно для себя, ощутил прежний нервный зуд, но теперь уже совсем иного характера: я, как мне казалось, уже знал, что он скажет сейчас... Знал.
– Да, интересно... Если принять во внимание наш вывод о патологии зеленой клетки при увеличении концентрации углекислого газа... Послушай, - вспомнил он наконец обо мне.
– Потрясающая картина: вся поверхность Земли, да и океан - тоже... Сплошной зеленый ковер! Сплошные джунгли! Спонтанный рост зеленой клетки... Нет, представь себе, какая дикая, совершенно не управляемая вспышка роста зелени!

– (А я ее видел перед собой: ядовито-зеленая густая масса хлореллы, через которую с трудом прокачивается воздух...) - Но ведь это...
– Замолчал он, пораженный...
– Но ведь это... "зеленая смерть"? Да, да... Концентрация кислорода в воздухе, скорее всего, будет падать, а это...

Михаил стоял передо мной, широко расставив ноги; его широко открытые, устремленные на меня глаза были пусты и черны... Лицедейство? Нет, теперь я понимал, что это было такое - чернота в его глазах...

– Михаил, мы получили эту самую "зеленую смерть" экспериментально, в гермокамере.

Мои слова дошли до него не сразу. Чернота в глазах оттаяла, пропала.

– Что ты сказал?
– впился он в меня взглядом.
– Доказали экспериментально? Здесь, у себя?

– Да. Случайно. Хотели проверить работу культиватора без человека.

– И вы молчите? Это же касается всей планеты, всех людей! Почему вы не обнародовали свои результаты?

Понесло!.. Планета, человечество, биосфера...

Я пожал плечами: если говорить начистоту, мы боялись даже заикаться об этой непонятной эйфории хлореллы: где гарантия, что высокое начальство, узнав о таком непредвиденном отклонении в эксперименте, не прикроет всю нашу программу "человек - хлорелла"?

– Зачем, Миша?
– попытался я найти выход из положения (не посвящать же его в нашу кухню!).
– Профессор Скорик все уже опубликовал. Как ты знаешь, его книга "Симбиоз биосферы" переведена, дай бог памяти, на восемь языков. Там все написано...

– Что там написано?
– подскочил он ко мне.
– Что там написано, я тебя спрашиваю? Там лишь сделано предположение... Предположение, понимаешь? А вы подтвердили его экспериментом!
– Он схватил меня за лацканы халата, и я тщетно пытался освободиться. Маньяк, опять понесло его "за все человечество"...
– Вы же скрыли такое открытие... Это преступление перед человечеством!

– Успокойся, Миша.
– Я кое-как отцепился от его рук.
– Я ведь тебе объяснил, что эйфорию хлореллы мы наблюдали попутно. Наше дело разрабатывать биологические системы жизнеобеспечения...

– Психопаты!
– в бешенстве выкрикнул Михаил.
– В сумасшедший дом вас надо с вашей системой. Открыли, доказали закон регуляции газового состава Земли и - молчат! Люди отравляют атмосферу, не подозревая, что сами рубят сук, на котором сидят, а эти... Психопаты! Помешались на науке - знать ничего не знаем, кроме своей темы.

Я почувствовал, что нервы мне отказывают - нашелся моралист! Как будто я не говорил Хлебникову, что надо разобраться в причинах эйфории хлореллы. А что в ответ? "Занимайся своим делом. Нам деньги и аппаратура отпущены на создание системы жизнеобеспечения корабля. Иной темы в плане отдела нет и не будет. Занимайся своим делом".

– Не кричи, пожалуйста, на меня. И вообще не кричи здесь ни на кого. Тебе с этими людьми работать - они через неделю головой будут отвечать за твою безопасность. Я не хочу, чтобы ты в них возбудил неприязнь. Это тебе понятно?

В том, что мои люди будут отвечать за его безопасность, теперь у меня были большие сомнения: такая возбудимость!.. Черта с два пройдет он психоневрологическое тестирование. Скорее всего, просто будет опекать меня самого в роли врача экипажа - это самое большее, на что можно рассчитывать. Если он, конечно, согласится работать у нас на пульте - в "команде спасателей".

Однако через две-три секунды эта уверенность - насчет барьера у психоневрологов - у меня подтаяла: Михаил вдруг остыл и опять передо мной был собранный, четкий и уверенный врач со "скорой": никакой позы, а тем более лицедейства. Совершенно другой человек!

– Послушай, Михаил... А ты уверен, что сумеешь... справиться со своими обязанностями в экипаже?

Мне надо было сформулировать более прямо - не со своими обязанностями, в его таланте врача нет никаких сомнений, а с самим собой... Не повернулся язык. И так он на меня опять поглядывает сверху вниз - с эдакой снисходительной усмешечкой.

– Ладно, - встряхнулся Михаил.
– Я понял тебя: надо заниматься своим делом. Так что входит в мои обязанности?

До последнего момента я был готов пойти в гермокамеру сам - у меня была какая-то необъяснимая уверенность, что психоневрологические тесты Михаил все же не пройдет. И можно представить мое изумление, когда, открыв "Историю болезни" врача Куницына, я прочел следующее заключение: "Выдержан, целеустремлен, обладает быстрой реакцией на изменение факторов внешней среды, широким кругозором, аналитическим Мышлением, способностью ориентироваться в быстро меняющейся ситуации..." И ни слова о раздвоенности характера и чрезвычайной возбудимости! Вот так психоневрологическая тестировка... А мы так слепо полагались на их методику.

Поколебавшись, я все же (предельно кратко, только суть) сообщил о своих сомнениях насчет методики Хлебникову - начальнику отдела. Реакция Хлебникова была для меня, признаться, неожиданной: "Откуда у тебя такие подозрения? Одно из двух: или мы доверяем аттестации специалистов, или их надо гнать в три шеи..." Вот поворотик темы! И так они насели в тот вечер вдвоем Хлебников и Боданцев, напористо восклицая, как это распрекрасно, что в гермокамеру идет не только врач, а и специалист-гистолог, ибо в этом случае шлюз для анализов можно вообще закрыть намертво, - так насели, что я сдался: "Вы хотите доверить ему все лабораторные анализы? Пожалуйста!.."

"Послушай, Саша, - продолжал убеждать Боданцев, - а ведь, согласись, как лабораторщик Куницын стоит всех твоих лаборанточек... Сколько они выдавали тебе липы, а? Ну а если тебе позарез нужен личный анализ... Разгерметизируем шлюз - что поделаешь! Но ты не забывай, что на этот раз у нас три процента углекислоты, стабильность газового состава в гермокамере поддерживать будет гораздо труднее..." - "Я вас понял: пожалуйста!"

Итак, анализы будут делаться в самой гермокамере. Это и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что в этом случае мы действительно камеру можем загерметизировать полностью: все-таки шлюз-манжет, через который испытатели просовывали руки для сдачи крови на анализы, "погоду" нам портил: одинаковым давление в гермокамере и снаружи удержать очень трудно, практически невозможно - все время подсосы или выбросы. Вот и выкручивайся как знаешь: химсостав в гермокамере менять и корректировать нельзя - это одно из главных условий эксперимента, в космосе не должно быть ни подсосов, ни выбросов... Так что реакцию Боданцева, да и Мардер, я понять мог: кровь мы брали каждый день, иногда по два раза, а сейчас в гермокамере было уже три человека. Несложные подсчеты говорили о том, что герметичность манжетом-шлюзом мы нарушим порядочно. И бактерии, конечно, испытатель рукой заносит - что тут поделаешь!

А плохо то, что, приняв это, надо сказать, настойчивое предложение Михаила, я должен был целиком полагаться на его собственные анализы - сам я контроля над кровью в этом случае был лишен полностью. Но предложение принято, гемометр; набор пробирок, стекла-сетки и остальная аппаратура были уже в гермокамере, Михаил прошел соответствующий инструктаж в нашей лаборатории... Все на месте, можно начинать.

Но как томительны последние минуты ожидания!

Каждый запуск испытателя в гермокамеру, конечно же, для института событие. Как ни сердится Мардер, что в зале слишком много народу, могут заразить испытателей, - все равно с десяток явно лишних всегда есть. А сейчас, когда мы наконец запускаем экипаж... Что поделаешь! Не закрывать же зал на замок: столько лет работали ради этого момента, вкладывали и ум, и душу... Вот какая высокопарность! Не хватало только трибуны и ораторов. Впрочем, не знай Хлебников наших с Мардер требований к бактериологической чистоте эксперимента - устроил бы, чего доброго, общеинститутский митинг. С духовым оркестром проводил бы испытателей в гермокамеру.