Зеленая кровь

"Не бойтесь, - позвала она меня, - не укушу. Посидите рядом, я вам не буду мешать".

Там, под плакучей березой, все и случилось. И хотя уже два года минуло, до сих пор не могу отделаться от мучительного чувства стыда: залитый солнечным светом пригорок, Тая в белой блузке и я сам, наполовину обнаженный... Меня трясло словно в лихорадке, я скрипел зубами от ненависти к самому себе, не сумевшему справиться с мутно-кружащим голову чувством, я готов был головой биться о землю, только бы исчезло это проклятое, бесстыдное солнце.

Видимо, она поняла, что со мной творится. Чуть повернула голову, прикоснулась губами к моей щеке и прошептала:

"Тебе плохо? Закури. И мне дай". По моим понятиям, после того, что произошло, я должен был сделать предложение. И я его сделал - на следующий день. Дождался, когда выползет из своего вытяжного шкафа и удалится Сварог, и пошел к симбиозникам. Тая стояла у окна, наверное, она знала, что я приду. Но мое "здравствуйте" словно не услышала - даже головы не повернула.

"Тая, я хочу у вас просить прощения", "За что?" "За вчерашнее".

Она помолчала, потом повернулась и подошла ко мне. Покачала головой, усмехнулась, поправила галстук.

"Не надо об этом, Александр Валерьевич. Я ведь сама этого хотела".

Я знал. Уже потеряв голову, не владея ни собой, ни руками, я вдруг услышал: "Не надо. Я сама". Удивительно, сколько достоинства было в этом: "Я сама..."

"Тая, - чувствуя, как начинают гореть уши, продолжал я свое идиотское объяснение, - я вел себя недостойно. Простите меня. Я хочу, чтобы вы стали моей..."

"Не надо, - быстрым движением прикрыла она мой рот ладошкой.
– Не говорите больше ничего. Я все знаю сама".

Усмехнулась еще раз - невесело, с легким вздохом и добавила:

"Будем считать, что ничего не было. Идите, мне нужно позаниматься".

Дня три я уходил из лаборатории вместе со всеми, потом опять остался нужно было, срочное дело, а часов в восемь ноги меня сами понесли в наш "частный уголок". Но ее там не было.

А на следующий день она зашла ко мне в лабораторию.

"Глупо все это. Пойдемте, побродим".

И мы действительно погуляли - так, для вида. А потом я очнулся под той самой плакучей березой...

Это с виду кажется: что особенного? Зашел человек в гермокамеру, пробыл там пару недель или месяцев, можно сказать, в стерильных условиях, в уюте, в комфорте, питаясь строго по графику, хотя и лиофилизированными, то есть высушенными в вакууме продуктами - тут мы ничего не изобретали, а договорились с московским комбинатом, чтобы нам выделили те же продукты, которыми кормят космонавтов, - это, однако, только с виду кажется просто.

Чтобы облегчить себе задачу, мы через клинику, городскую, конечно, своей нет, пропустили всех потенциальных кандидатов в испытатели - и парней, и девушек. Нескольких из них пришлось после этих обследований направить на лечение - даже не подозревали, что носят в себе патогенные микробы и скрытые болезни. Затем все прошедшие обследования в городской клинике и выдержавшие тесты психоневрологов поступили в спортивнофизкультурный диспансер - тоже была проблема! Если в городскую больницу наших испытателей не берут, потому что они здоровы, то в этот диспансер - потому что они не спортсмены, а обыкновенные смертные. Но тут у нас было безвыходное положение: исследования на велоэргометре, исследования основного обмена веществ под нагрузкой и прочие эксперименты с сердцем мы могли провести только в этом диспансере, ибо только там была нужная аппаратура.

И вот когда, наконец, кандидаты - а их вначале было около сорока человек - прошли все этапы медико-биологических пыток, как они выражались, и мы разобрались с их материалами, оказалось, что более или менее уверенно мы можем располагать контингентом испытателей всего в шестнадцать человек, причем девять из них - девушки. Все остальные отсеялись по разным причинам. Конечно, список "золотого фонда" мы периодически обновляли - каждые три месяца всех кандидатов прогоняли по новому, несколько облегченному кругу исследований, некоторых, особенно девушек, приходилось из "золотого фонда" исключать потому, что выходили замуж и становились матерями, двоих парней, несмотря на героические усилия Хлебникова, призвали в армию - вот и приходилось список обновлять. Однако больше твердых десяти кандидатов в испытатели - ребят и девушек соответственно - мы не имели никогда.

Нет, это только с виду кажется - чего особенного? Кормят - нормально, зарплата - "вредная", с доплатой, литературы с собой можно брать сколько угодно (Вера Тонченко, например, умудрилась в гермокамере подготовиться к сессии - все сдала на пятерки). А замечаем: устают ребята от гермокамеры, с каждым разом (а некоторые, Гена Старцев например, "отсидели" по пять-шесть раз) идут труднее, заставляют себя - надо... Моральный стимул тоже, конечно, играет свою роль - слава. Безымянная пока, но в душе, я думаю, у каждого из них теплится: поставят систему на орбитальную станцию или на корабль вспомнят и о тех, кто ее испытывал. На себе испытывал. Недаром же они так не любят слово "испытуемый": "Кролики мы, что ли?"

Лидером у нас среди испытателей - Старцев. 24 года, холост, член ВЛКСМ, профессия, - техник-приборист, лаборатория экологических систем, клинически здоров, вес 68 килограммов... В гермокамере провел в общей сложности около трех месяцев. На испытания идет с большой охотой, у психоневрологов регулярно получает высший балл. К сожалению, часто болеет: грипп, ангина, катары. Еще год назад мы ему настойчиво советовали удалить гланды. Гена долго не решался, а я случайно, из разговоров лаборанток, узнал, что он, наш лидер, панически боится крови. И вообще всего, что касается медицины. Удивительно, каким надо обладать мужеством, чтобы регулярно сдавать кровь на анализы, зондироваться, глотать всякую пакость и при этом у психоневрологов получать отличные аттестации! Правда, все, кто работает со Старцевым, говорят о его дружелюбном, мягком характере; о его необычайной уравновешенности - да это все мы знаем и сами, из его "отсидок" в гермокамере.

Гланды Гена все же удалил - можно представить, чего это ему стоило. Настойчиво занимается спортом, бегом, лыжами, плаваньем. Каждое утро, как он уверяет, принимает холодный душ. И - регулярно болеет. Правда, болеет он главным образом весной и осенью. А сейчас февраль.

И еще одна странность у нашего лидера: не выносит карантинного бокса. В гермокамере может находиться месяцами, но в боксе, в довольно просторной, раза в два больше по размерам, чем гермокамера, комнате - светлой, солнечной, обставленной с максимальным комфортом - не может высидеть и суток.

Однажды он нам устроил изрядный переполох. "Отсидев" в гермокамере шесть недель - это было весной прошлого года, - Гена со всеми мерами предосторожности был переведен на акклиматизацию в бокс. Там ему, пока у него не установится нормальный микробиологический баланс, предстояло провести дня три-четыре. Если же его выпустить "в мир" сразу же, из гермокамеры, Гена, как, впрочем, и любой другой, неизбежно чем-нибудь заразится: после стерильной гермокамеры, где вся микрофлора исчисляется пятью-шестью безвредными микробами, даже воздух в нашем дендрарии может оказаться инфекционным - организм испытателя постоянный иммунитет теряет довольно быстро. И вдруг примерно через час после того, как Старцев был переведен в бокс, мне сообщают, что он исчез.