Зеленая Миля

— Во-первых, куда ты ходишь. А во-вторых, почему ты ходишь на прогулки.

Я выдавил из себя смешок.

— Этот человек не верит в пользу физических нагрузок, тут нет никаких сомнений.

— Он полагает, что у тебя есть какой-то секрет. Я того же мнения.

Я открыл было рот, чтобы сказать… уж не знаю, что бы я сказал, но Элейн подняла свою прекрасную, пусть и с раздувшимися костяшками пальцев, руку, останавливая меня.

— Если у тебя и есть секрет, я не хочу его знать, Пол. Твои дела не касаются никого другого. Лично меня этому учили с детства, но не все получили хорошее воспитание. Будь осторожен. Это все, что я хотела тебе сказать. А теперь оставляю тебя одного, чтобы не мешать твоей работе.

Она повернулась, чтобы уйти, но, прежде чем Элейн успела выйти за дверь, я позвал ее по имени. Она вопросительно посмотрела на меня.

— Когда я закончу то, что пишу… — Я замолчал, покачал головой и начал снова. — Если я закончу то, что пишу, ты это прочитаешь?

Элейн задумалась, а потом одарила меня улыбкой, одной из тех, за которые отдают полцарства.

— Почту за честь.

— Подожди, пока не прочтешь, а уж потом поговорим о чести. — Я сказал так потому, что думал о смерти Делакруа.

— Обязательно прочту. Каждое слово, обещаю. Но сначала тебе надо поставить последнюю точку.

Она ушла, но прошло много времени, прежде чем я написал хоть слово. С час я смотрел в окна, барабаня ручкой по столу, наблюдая, как постепенно расходится серый день, думая о Брэде Доулене, который называет меня Поли и обожает пошлые анекдоты, а также о том, что сказала Элейн Коннелли: «Он полагает, что у тебя есть какой-то секрет. И я того же мнения».

Может, и есть. Да, может, и есть. А Брэд Доулен хочет его вызнать. Не потому, что секрет важный (если он и важный, то лишь для меня). Просто Доулен уверен, что у таких стариков, как я, вообще не должно быть секретов. Им нельзя брать дождевые накидки из коридора у кухни и нельзя иметь секреты. Он не понимает, что мы по-прежнему люди. Отказывает нам в этом. Точно так же воспринимал осужденных Перси.

Но постепенно мысли мои, замкнув круг, вернулись к тому месту, где их прервало появление Брэда Доулена, внезапно схватившего меня за руку. К Перси, злобному Перси, жестоко отомстившему человеку, который позволил себе посмеяться над ним. Делакруа бросил раскрашенную катушку, которую прикатывал к его ноге Мистер Джинглес, бросил так сильно, что, отскочив от стены, катушка выкатилась в коридор. Тут все и произошло. Своего шанса Перси не упустил.

Глава 2

Нет! — взревел Зверюга, но Перси его словно и не слышал.

Как только Мистер Джинглес добрался до катушки, она полностью приковала к себе его внимание, и он начисто забыл про давнего врага. В этот момент Перси опустил на мышонка тяжелую подошву. Отчетливо хрустнул ломающийся позвоночник Мистера Джинглеса, кровь хлынула изо рта. Маленькие черные глазки вылезли из орбит, с застывшим в них выражением агонии, совсем как у человека.

Делакруа заголосил от ужаса и боли. Он бросился на пол, пытаясь дотянуться до мышонка, вновь и вновь повторяя его имя.

Перси улыбаясь повернулся к Делакруа. К нам троим.

— Вот и все. Я знал, что доберусь до него. Рано или поздно. Как говорится, вопрос времени. — И он не торопясь зашагал по Зеленой миле.

Мистер Джинглес остался лежать на линолеуме в луже собственной крови.

Дин вскочил из-за стола дежурного, свалив доску для криббиджа на пол, фишки выскочили из пазов и покатились в разные стороны. И Дин, и Гарри, которому до выигрыша оставался буквально шаг, разом забыли об игре.

— Что ты придумал на этот раз? — завопил Дин, сверля Перси взглядом. — Что ты натворил теперь, мудозвон?

Перси не отреагировал. Он молча проследовал мимо стола дежурного, приглаживая волосы. Затем прошел через мой кабинет и скрылся в кладовой. За него ответил Уильям Уэртон:

— Я думаю, босс Дин, он тут показал одному французику, что негоже смеяться над ним, — и заржал сам. С удовольствием, от всей души, весело и заразительно. В жизни мне встречались люди (жуткие люди, доложу я вам), которые казались нормальными, лишь когда смеялись. К ним относился и Дикий Билл Уэртон.

Я, словно громом пораженный, смотрел на мышонка. Он еще дышал. Но на усиках дрожали крохотные капельки крови, и пелена уже застилала всегда яркие бусинки-глаза. Зверюга поднял раскрашенную катушку, посмотрел на нее, потом на меня. Происшедшее потрясло и его. А за нашими спинами в горе и ужасе вопил Делакруа. Дело, конечно, было не в мышонке.

Перси пробил брешь, сквозь которую теперь широким потоком выливался страх, копившийся во время пребывания в блоке Е. Но скорбел Делакруа о Мистере Джинглесе, и его крики разрывали душу.

— О нет, — повторял он снова и снова. — О нет, нет, нет. Бедный Мистер Джинглес, бедный Мистер Джинглес. О нет, нет…

— Дайте его мне.

Я вскинул голову, поначалу не поняв, откуда исходит этот бас. Потом увидел Джона Коффи. Как и Делакруа, он просунул руки между прутьями решетки. Но в отличие от француза не тряс ими, а просто держал на весу ладонями вверх. Как бы показывая, что время не ждет, надо торопиться. И тон его говорил о том же, потому-то я сразу и не узнал голоса Коффи. Потерявший себя, заплаканный человек, который занимал его камеру несколько последних недель, исчез. Этот Коффи знал, что надо делать.

— Дайте его мне, мистер Эджкомб! Пока еще есть время!

Тут я вспомнил, что он сделал со мной, и все понял. Я решил, что мышонку навредить он уже не сможет, хотя не приходилось надеяться и на то, что поможет. Когда я поднял Мистера Джинглеса с пола, меня аж передернуло: во многих местах прощупывались раздробленные косточки, упирающиеся в кожу под шерсткой. Это тебе не урологическая инфекция. И все же…

— Что ты делаешь? — спросил Зверюга, когда я положил Мистера Джинглеса на правую ладонь Коффи. — Какого черта?

Рука Коффи осторожно уползла в камеру. Мышонок лежал на его ладони, хвост бессильно болтался между большим и указательным пальцами, лишь чуть подергивался кончик. Затем Коффи накрыл правую ладонь левой, и мы больше не видели тельца Мистера Джинглеса, только хвост, свисающий вниз, с подергивающимся кончиком. Коффи же поднес сложенные раковиной ладони к лицу, раздвинув пальцы левой руки.

Зверюга шагнул ко мне, по-прежнему держа в руке раскрашенную катушку.

— Что он делает?

— Ш-ш-ш.

Делакруа перестал орать.

— Пожалуйста, Джон, — прошептал он. — О, Джонни, помоги ему, пожалуйста, помоги ему, о, s’il vous plait.

К нам присоединились Дин и Гарри.

— Что тут творится? — спросил Дин, но я только покачал головой. Меня словно вновь загипнотизировали.

Коффи приставил рот к щели между двух пальцев и резко вдохнул. На мгновение все словно застыло. Потом он повернул голову, и мы увидели лицо человека, смертельно больного или страдающего от невыносимой боли. Глаза его горели огнем, верхние зубы впились в толстую нижнюю губу, лицо посерело и цветом напоминало золу, смешанную с грязью. Из груди вырывалось хрипение.