Зеленая война
Шрифт:
– Ну, почему они возмутились, как раз ясно. Бесконтрольная вырубка леса, общее ухудшение экологии. Папа вот вообще веганов приплетает.
– А что веганы?
– Ну, это течение в какой-то момент приобрело совсем уж глобальный масштаб. С его слов, опять же. Меня тогда, как ты понимаешь, еще на свете не было. Люди толпами переходили на поедание травы под эгидой того, что «давайте не будем эксплуатировать и убивать бедных животных». Но ты понимаешь, куриная нога у тебя на тарелке – однозначно мертвая. Она ничего не чувствует, ни на что не реагирует, и из нее совершенно точно не вырастет новая птица.
– А эко-люди они кто? Гринпис от науки?
– Да нет. Они вроде древних друидов, что ли. Те люди, кто всегда умел «слушать» растения, кто относился к ним не просто как к элементу пейзажа. Не вредил, почем зря, мог обмениваться с ними эмоциями. Почти все они перешли во вражеский лагерь, ушли в Лес, и тот их принял.
– Друиды еще кровавые жертвы приносили, – почему-то вспомнил я.
– Поверь, с этими такое тоже бывает, – собеседница серьезно взглянула на меня.
– А через них никак не договориться?
– Пробовали. Видишь, все упирается в отсутствие централизованной власти. Каждый отдельный островок цивилизации может говорить за себя. И все. Мы даже не знаем, согласятся ли соблюдать новый принятый режим те, кто пока спит в криокамерах. И я даже больше скажу – не согласятся. Ты же понимаешь этот менталитет – «царь природы» и все такое.
– Я в этом менталитете вырос. Но когда прижмет – вполне способен поменять взгляды.
– Надолго ли? – Туяра вздохнула. – Ладно. Я приехала, чтобы забрать тебя на базу. Ты наелся?
– Ага! – как же хотелось к людям, боже мой!
Уходя, я дотронулся до руки Тисса, передавая искреннюю эмоцию благодарности. Он ответил что-то похожее на ободряющее «еще увидимся». Якутка общалась с ним без прикосновений. Видимо, сказывался опыт.
Внизу нас ждал маленький снегоходик. Судя по всему, электрический.
– И что, не разряжается на холоде? – спросил я, похлопав рукой по стальному корпусу.
– Нет. А должен? – удивилась спутница.
– Да нет. Наверно, я просто подотстал от жизни. Слушай, а мы же в России, да?
– Ну, технически да. Это Урал.
– Правда? Всегда мечтал тут побывать…
– Ну, наслаждайся! – хмыкнула Туяра, усаживаясь за руль.
Сидеть позади нее, крепко держась за талию, оказалось донельзя приятно. Ну и ладно, может у нее внешность не Киры Найтли, зато волосы! И вообще. Интересно, как у них тут в целом относятся к романам?
Я постарался отбросить неуместные мысли, но недели вынужденного отшельничества и потрепанные нервы настырно брали свое. Пришлось сосредоточиться на том, чтобы руки не ехали ни вниз, ни вверх.
Добрались минут за сорок. Снегоход на удивление быстро несся по белой равнине. Мотор работал тихо и ровно. Волосы новой знакомой, выбивающиеся из под капюшона, щекотали мне нос.
База оказалась большим трехэтажным светлым строением, которое то тут, то там покрывали яркие многоцветные граффити разного уровня художественности. Некоторые показались мне совсем свежими.
В ответ на мой удивленный взгляд, Туяра пояснила:– Так бело же везде, тоскливо. Вот и рисуют иногда.
– А твои рисунки тут есть?
– Нет, как-то не доходили руки. Я пою иногда. А рисовать не тянет совсем, – мы остановились и заглушили двигатель.
– Был бы рад как-нибудь послушать твое пение!
Девушка сверкнула на меня глазами, да так лукаво, что аж мурашки пробежали.
– Как-нибудь спою, – пообещала она и потянула меня за руку к двери.
Я ожидал увидеть огромное светлое помещение, людей в белых строгих халатах и перчатках, пробирки и трубки. А оказались мы в обычной прихожей. Ну, может быть, очень длинной. По обеим стенам висели комбезы разных расцветок и размеров. Многие – не очень чистые и изрядно заношенные. На некоторых я заметил имена, написанные где маркером, а где – аккуратно вышитые.
Туяра разулась и стала стягивать комбинезон. Под ним оказался рыжий спортивный костюм с котиком на животе. Это было так мило и по-домашнему, что я от души заулыбался. В большом ящике с пометкой А-17 она откопала такие же яркие тапочки.
– Слушай, мне бы сначала помыться, – смутился я, – Не хочется снимать комбез при культурных людях.
– Ладно, – понимающе усмехнулась якутка, – только переобуйся хотя бы, а то сегодняшняя смена по уборке мне весь мозг вынесет.
Она раздобыла из ящика «нов» большие белесые резиновые тапки и, чуть пожав плечами, пояснила:
– А мягкие личные тапочки еще надо заслужить! – и звонко засмеялась.
Я кое-как отстегнул тяжелые ботинки, постарался спрятать затертости в носках между пальцами. Это было сложно. Носки были ярко-красными и притягивали взгляд по умолчанию. Мы еще с Селимом нашли их в одной из квартир и разделили по-братски. Ему – все синие и желтые, мне – все красные и зеленые. Нормальные – серые и черные – мы тогда, не сговариваясь, оставили нетронутыми. Очень уж в жизни не хватало ярких красок.
В здании было много коридоров и мало народу. Навстречу иногда попадались люди в совершенно домашнем виде. Кто-то с пухлым, казенного вида журналом. Другой – с большой кружкой.
С интересом подходили, здоровались. Радовались, что русский, но сильно не навязывались. Женщины поглядывали особенно внимательно.
Ни мужское бритье, ни женский макияж тут явно были не в ходу. Да и чего ожидать от научной станции, расположенной в вечных снегах? А жаль. В американском кино как-то это все привлекательнее. Я снова погрустнел. Невнятная бытовая атмосфера невообразимо разочаровывала. Зато было тепло. Я подбадривал себя мыслью о возможности распрощаться с осточертевшей одеждой и помыться.
– Слушай, а новую одежду тут тоже нужно заслужить? Или можно как бы… э… в кредит? – спросил я, бредя по коридору вслед за провожатой.
– Да принесу я, не волнуйся, – она хихикнула. Обернулась и снова хитро стрельнула глазками, – Потом… отработаешь.
Я предпочел воспринять это, как намек, и немного воспрянул духом.
Блок для новеньких располагался в дальнем конце верхнего этажа. Комната, которую мне выделили, была размером метров восемь. Ну десять. Узкий длинный диванчик, шкаф, маленький стол. Что-то похожее на радио на стене. И большое окно. Я выглянул.