Зеленая война
Шрифт:
Еще с нами шла полненькая темноволосая хохотушка Тамара. Она была психологом из «размороженных» три года назад, и я вообще слабо представлял, зачем ее отправили на эту прогулку. Во-первых, съехать с катушек на станции гораздо проще. Во-вторых, ее способность преодолевать пешком большие расстояния вызывала большие сомнения.
Но начальству виднее. В конце концов, я тоже довольно бесполезный участник, если рассуждать здраво. Может быть, Тамару тоже решили втихомолку скормить Лесу как пушечное мясо.
***
Легкая
Кое-где приходилось протискиваться с трудом, иногда – даже искать обходные пути. К счастью, тут было еще не жарко, просто довольно тепло. Такой себе питерский апрель. Если бы температура поднялась еще на несколько градусов, дышать стало бы тяжело. Воздух казался солоноватым. Наверно, виной тому порченое ржавое железо, взбухшие аккумуляторы и кто знает что еще.
Уже через пару часов я очень пожалел, что не отлынивал от «командировки», а даже рвался в нее. Наскучившая было женщина представилась мне светлой музой, а небольшая пыльная комната на базе – уютным гнездышком. Впрочем, я понимал, что это – временное помутнение. Случись мне вернуться вот прямо сейчас, по щучьему велению, гнетущая однообразная тоска снова начнет грызть меня и гнать за стены. Уж лучше так.
Беда в том, что впереди не виднелось ясной цели.
В своем одиночном странствии, а потом и с Селимом, я, прежде всего, шел к цивилизации. Потом – пытался понять и выжить. Выжить, конечно, в большей мере. Теперь же мы по собственной воле совали голову в петлю, не имея четкого понимания, для чего это нужно. Расплывчатая «разведка обстановки» в качестве ориентира не годилась. Не было никакой обстановки. Только холодное бездеятельное противостояние. И его, похоже, никто толком не жаждал прерывать.
Мы ползли и ползли через Авточерту. Отсюда казалось, что ей нет конца и края. Снег встречался только местами, в глубоких синих тенях от автобусов и грузовиков. Но земля оставалась безжизненной и мрачной. Ни травинки, ни цветка. Учитывая обстоятельства, частью сознания я понимал, что это хорошо. Но заставить себя воспринимать зелень как что-то враждебное никак не мог. Для меня, жителя северных широт, распускающиеся листья всегда были символом радости, тепла и света после бесконечно долгих унылых зимних месяцев.
Уже можно и даже нужно было сделать привал, но останавливаться тут никому не хотелось. Лариса, совершенно двужильная походница, гнала всех вперед, подавая героический пример. Удивительная женщина! Впрочем, даже Тамара держалась молодцом. А зеленым так и вовсе все нипочем. Румын, как всегда, молчал, угрюмо глядя под ноги.
Уж не знаю, сколько километров мы протопали по этой проклятой полосе отчуждения. Солнце
успело проделать по небу две трети пути. И вот, о чудо, впереди замаячило травяное море, плавно уходящее под сень деревьев. Еще полчаса-час и мы на вражеской территории.Автомобилей тут было заметно меньше, воздух стал свежее. Ветер нес еле уловимый аромат близкого леса. Я дышал полной грудью и не мог согнать с лица блуждающую улыбку. Ученые, напротив, заметно напряглись. По Константину сложно было что-то сказать, но кажется он чуть расправил плечи, выпрямился.
Здесь мы остановились перекусить и выпить воды. Бутылки с жидкостью занимали изрядную часть места в наших рюкзаках, так как нельзя было быть уверенными, что противник не захочет отравить нас самым простым способом – выделив что-нибудь из корней в ручьи и реки.
Мне казалось, что это глупо. Если уж местная флора умеет выбрасывать облака токсичной пыльцы, то к чему ей ждать, пока мы захотим напиться? Впрочем, ученым виднее. Допускаю, что им просто нужна иллюзия хоть какого-то контроля над ситуацией.
С собой мы тащили пайки сродни тем, что были у нас с Селимом. Саморазогревающиеся, только в менее громоздких упаковках. Нам настоятельно рекомендовали питаться экономно, так как пополнить склады этой удобной походной снедью было негде.
Те, другие, которые я впервые попробовал на смотровой вышке у Тисса, были куда вкуснее и производились, вроде как, зелеными – из старых запасов и всякой доступной химии.
После обеда Лариса занялась сложными измерениями вместе с Шеном. Второй Новый куда-то отошел. Остальные разлеглись на походных ковриках, стараясь пристроить гудящие ноги повыше.
Мне не лежалось, и я стал бродить поблизости, рассматривая полурассыпавшиеся машины. Большой, когда-то черный и дорогущий мерседес соседствовал с ржавым рыдваном еще советских времен. Печальная участь уравняла их. Оба были проедены ржавчиной, стояли без стекол, с просевшими крышами и грязными, перегнившими и облепленными пылью салонами.
На зеркале заднего вида Жигулей висели потемневшие бусы-четки. Я почти бессознательно потянулся к ним, притронулся. Деревянные. Почему-то эту уютную деталь потерянного прошлого, которое еще так недавно было моим настоящим, я не мог оставить вот так – догнивать в безвестности. Представилось, как в этой «семерке» веселый добродушный дедок возил внуков на дачу. А потом машинка с натугой, но гордо, взбиралась на пригорки с полным багажником картошки, с корзинами ароматных подосиновиков и лисичек.
А потом мир полетел вверх тормашками. Дед привез свою машину сюда, на прощание погладил руль и отправился со всеми в криокамеру. Внуков с ним не было. Заморозились раньше, вместе с родителями? Погибли в хищных плетях вьюнков?
Я тряхнул головой, отгоняя некстати нахлынувшие фантазии. Но четки крепко сжал в руке, аккуратно снял с зеркала и сунул в карман. В новом комбезе их было хоть отбавляй, так что находка не станет сильно мешать.
Уже собрался было возвращаться, но мое внимание привлекло какое-то движение. Мелькнувший блик, чуть поодаль, за перекосившимся, почти завалившимся набок грузовичком.