Зеленый берег

В коридоре ей встретилась воспитательница Жиган. — Нашелся ведь! — говорила она, не скрывая ни гнева, ни радости, — Обнаружили на каком-то пароходе. Исхудал, одни глаза блестят. И все твердит: «Если вернете к матери, опять убегу!» И все же мне кажется, тут в чем-то повинна моя помощница Мубина. Акназар не хочет с ней разговаривать, а сама Мубина мрачнее тучи. Я пыталась объясниться с ней. Она одно твердит: «Увольняйте, если я провинилась». Вечером соберем ребят. Пусть расскажут, как было дело.

— Я все же хотела бы повидать Акназара, — плохо слушая ее, сказала Гаухар.

— Что ж, пожалуйста. Ученики еще не вернулись из школы, Акназар сидит наверху, в жилой комнате.

При виде своей учительницы Акназар встал, опустил голову. У Гаухар подкашивались ноги. Она села на край чьей-то койки. Молчала некоторое время, стараясь успокоиться.

Акназар все еще продолжал стоять перед ней. Его уже вымыли в бане, переодели в чистое. Не легко далось ему путешествие, сильно исхудал, должно быть, простудился — то и дело покашливает. «Надо будет показать его врачу». Это было первое, о чем подумала Гаухар. Потом она заговорила:

— Понимаешь, Акназар, какой поступок ты совершил? Ты думаешь, твои товарищи оправдывают тебя?

Мальчик молчал, все ниже клонил голову.

— Ни с кем не поговорил, никому ничего не сказал, — где это видано, где слыхано?! Здесь не только учителя, воспитательницы, твои одноклассники переволновались, — можно сказать, весь город говорил о тебе. Искали каждый день… Что же теперь делать с тобой? К матери не хочешь возвращаться, В интернате вряд ли согласятся держать тебя: вдруг завтра опять убежишь?..

— Если не отошлете домой… не убегу, — еле выговорил Акназар.

— Все же почему ты не хочешь вернуться к матеря? Акназар молча смотрел куда-то в сторону, но выражение лица его говорило: «Будто вы не знаете…»

— И воспитательницу. Мубину-апа, почему-то не хочешь видеть? — как бы между прочим заметила Гаухар.

Акназар вздрогнул. Никаких сомнений, очевидно, здесь и надо искать причину бегства. Но сейчас Акназар вряд ли что расскажет, пока не следует мучить его расспросами. Может, позже плотина сама собой прорвется.

Гаухар поднялась с места.

— Завтра, Акназар, не опаздывай на уроки. Придешь в школу?

— Приду! — сейчас же отозвался мальчик.

— Я поговорю и е Бибинур-апа, и в районо, попрошу оставить тебя в интернате. Но для этого, Акназар, ты должен твердо обещать, что будешь хорошо вести себя. Может, они поверят тебе. Понимаешь, как много зависит от этого доверия?

Акназар кивнул:

— Понимаю.

На этом они расстались.

Во дворе интерната неожиданно встретилась Зиля.

— Ты куда направляешься? — спросила Гаухар. Девочка покраснела, не зная, что ответить.

— Ты идешь к Акназару? — Зиля молчала, — Но ведь я все вижу, — улыбнулась Гаухар. — Чего тут скрывать? Это хорошо, что не забываешь товарища. Иди, он наверху, в жилой комнате.

Впервые за последние дни Гаухар почувствовала облегчение на душе, даже в глазах как-то посветлело.

В конце переулка, на углу, ее встретил Билал Шангараев. По-видимому, он знал, где искать Гаухар, и специально дожидался ее. Он поздоровался с таким видом, словно их и не разделяла долгая разлука.

— Я знал о происшествии, — сразу же начал он, — и не хотел раньше времени беспокоить вас. Вы волновались. Очень рад, что все благополучно кончилось.

— Учительница не может не волноваться, если провал ученик, — ответила Гаухар. Ей ничего не оставалось, как отвечать в том же тоне, в каком заговорил Билал, и ничем не выдавать своего удивления столь неожиданней встречей. — А вы-то чего беспокоились? Даже в милиции побывали.

— Я не мог… Чувствовал необходимость… Должно быть, вам Агзам Ибрагимов сказал о милиции. Но я действительно переживал вместе с вами… Я действительно рад… — Он говорил торопливо, уже не скрывая своего смущения.

— Благодарю за сочувствие, — уже мягче сказала Гаухар. — Но я все же не пойму: что вам надо от меня?

— Прежде всего нам необходимо серьезно поговорить, Гаухар. Все выяснить. Если не возражаете, пройдемте к реке или побродим по улицам.

— Только очень недолго, Билал. Мне пора домой. Я так устала сегодня…

— Хорошо, я буду очень краток. — Он волновался, то и дело вытирал платком лицо, комкал влажный платок, совал в карман. — Я должен просить у вас прощения за все. За свою навязчивость, за то, что открылся когда-то перед Ибрагимовым… Поверьте, мне было очень тяжело. Но клянусь, Гаухар, я и не думал разжигать ревность у Джагфара, я ни разу не разговаривал с ним. И, конечно, не мог повлиять на развод…

— История с Джагфаром касается только меня, и я запрещаю вам вторгаться в нее… А вот с Исрафилом Дидаровым вы тоже ни о чем не разговаривали?

На лице у Билала выступили красные пятна и весь он, высокий, растерянный, казался Гаухар нескладным.

— Да, я знал и раньше Дидарова. Не так уж близко, но знал. И на заводе у него бывал по делу. Не помню, право, говорил ли я ему что-либо о своих чувствах к вам…

— Не помните? — с ударением переспросила Гаухар. Вместо прямого ответа Билал вдруг сказал:

— Он предлагал мне свою родственницу… вот эту… Фаягуль, кажется…

— Что значит «предлагал»? — удивилась Гаухар.

— Ну, предлагал жениться… Я с негодованием отверг это. Зачем мне Фая, если я не любил ее? Я не переставал любить вас, Гаухар!

— Ладно, не будем об этом…

Но Билал продолжал свое. Словно в лихорадочном бреду, он твердил о своей безграничной любви, что готов идти за Гаухар хоть на край света. Он был довольно жалок в своем бесхарактерном отчаянии, в то же время его удивительная верность давнему чувству трогала Гаухар.

— Я верю зам, Билал, — тихо проговорила Гаухар. — Не сомневаюсь, что искренни. Но я ведь не раз говорила вам: мы слишком разные люди. Нас невозможно представить двумя половинками одного и того же существа. Эти половинки никогда не срастутся, и счастья у нас не будет. Сначала я очень сердилась на вас. Потом это прошло. Не будь вас, все равно наша жизнь с Джагфаром разрушилась бы. Я не сомневаюсь теперь: Дидаров подлил масла в огонь. Но и это не важно… Постойте, не перебивайте меня. Еще раз говорю вам совершенно твердо, в последний раз говорю, ибо дальнейших объяснении не будет: оставьте меня в покое. Я попробую сохранить добрую память о вас — и только. Да, да, не больше! Вот так, Билал. Пожалуйста, ни о чем не просите, ничего не доказывайте. Бесполезно! Лучше подумайте об устройстве своего счастья Я желаю вам счастья, но причастной не могу быть.