Зеленый Дом

Босая, с распущенными светлыми волосами, она стоит под гигантским деревом с разлапистым комлем, густой кроной, пламенеющей багряными листьями, и корявой, пепельно-серой корой. На взгляд христиан, под этой корой просто плотная древесина, но язычники верят, что там обитают злые духи.

– Неужели вы тоже боитесь лупуны [31] , хозяин? – сказала Лалита. – Вот уж от вас я этого не ожидала.

Она насмешливо смотрит на него и смеется, откинув назад голову; длинные волосы падают на ее смуглые плечи, а ее ноги блестят от росы среди листьев папоротника, еще более темных, чем ее плечи.

31

Лупуна – распространенное в сельве бассейна Амазонки гигантское дерево, достигающее 60 метров в высоту и 3 метров в диаметре. С лупуной связаны космогонические представления и мифы перуанских индейцев, которые верят, что ствол этого дерева – ось земли, что по ветвям его можно добраться до неба, что в нем обитают духи и т.д.

– А еще туфли и чулки, – сказал Хулио Реатеги. – И сумочку. Все, что ты попросишь, крошка.

– И ты это спускал ему? – сказал Акилино. – В конце концов, она была твоя подружка. Неужели ты не ревновал?

– Я думал только о полиции, – сказал Фусия. – Она его с ума сводила, старик, у него голос дрожал, когда он с ней говорил.

– Чтоб сеньор Реатеги пускал слюни из-за девчонки! – сказал Акилино. – Из-за Лалиты? Мне просто не верится, Фусия. Она мне про это никогда не рассказывала, а ведь я был, можно сказать, ее исповедник, ко мне она приходила выплакать горе.

– Что за искусницы эти старухи боры [32] , – сказал Хулио Реатеги, – как только они готовят такие краски. Этому покрывалу уже лет двадцать, если не больше, а цвета ничуть не поблекли – что красный, что черный. Ну-ка надень его, крошка, дай я посмотрю, как оно тебе идет.

– А зачем ему понадобилось, чтобы она надела покрывало? – сказал Акилино. – Придет же в голову! Но одного я не понимаю, Фусия: как ты на это спокойно смотрел. Всякий другой схватился бы за нож.

32

Боры – одно из индейских племен, населяющих Перу.

– Этот пес сидел в своем гамаке, а она у окна, – сказал Фусия. – Я слышал все, что он плел, и умирал со смеху.

– Отчего ж ты теперь не смеешься? – сказал Акилино. – За что ты так ненавидишь Лалиту?

– Что ж ты сравниваешь, – сказал Фусия. – В этот раз было по-другому. Без моего разрешения, тайком, у меня за спиной.

– Даже не мечтайте, хозяин, – сказала Лалита. – Ничего не выйдет, хоть на колени становитесь, хоть плачьте.

Но она надевает его, и вентилятор, который действует, когда гамак качается, издает прерывистый гуд, словно заикается от волнения. Лалита стоит не шевелясь, закутанная в красное с черным покрывало. Металлическая сетка, которой забрано окно, расцвечена зелеными, сиреневыми, желтыми пятнами, а вдали, между домом и лесом, виднеются нежные, наверное, пахучие кустики кофе.

– Ты похожа на маленькую гусеницу в коконе, – сказал Хулио Реатеги. – На одну из этих бабочек в окне. Сними его, Лалита, доставь мне удовольствие, что тебе стоит.

– С ума сойти, – сказал Акилино. – То надень, то сними. Что за причуды у этого богача.

Тебя никогда не мучила похоть, Акилино? – сказал Фусия.

– Я дам тебе все, что хочешь, – сказал Хулио Реатеги. – Проси что угодно, Лалита. Ну, иди ко мне.

Теперь покрывало лежит на полу, похожее на венчик виктории регии, а из него поднимается, как водяная лилия, стройное тело девушки. У нее маленькие упругие груди с дерзко торчащими сосками, а сквозь рубашку просвечивают гладкий живот и крепкие бедра.

– Я вошел, делая вид, что ничего не замечаю, и смеясь, чтобы этот пес Реатеги не сконфузился, – сказал Фусия. – Он вскочил с гамака, а Лалита надела покрывало.

– Тысячу солей за девчонку! Ну и заломил! – сказал Акилино. – Это цена мотора, Фусия.

– Она стоит десять тысяч, – сказал Фусия, – только я тороплюсь, вы сами прекрасно знаете почему, дон Хулио, и я не могу возиться с женщинами. Я хотел бы уехать сегодня же.

Но так дело не пойдет, ему не удастся вытянуть из него тысячу солей, хватит и того, что он его спрятал. И потом, Фусия сам видит, что дело с каучуком лопнуло, а из-за их паводка с лесоразработками в этом году уже ничего не выйдет, а Фусия – вы же знаете, дон Хулио, эти лоретанки не женщины, а огонь. Ему жаль расставаться с ней, потому что она не только хорошенькая, но и стряпать умеет, и сердце у нее доброе. Ну как, по рукам, дон Хулио?

Тебе и вправду жаль было оставлять ее в Учамале с сеньором Реатеги? – сказал Акилино. – Или ты это только так говорил?

– Чего мне было жалеть, – сказал Фусия, – я никогда не любил эту шлюху.

– Не вылезай из воды, – сказал Хулио Реатеги, – я искупаюсь с тобой. Но не стой голая: что, если приплывут канеро [33] ? Надень что-нибудь, Лалита, хотя нет, подожди, подожди немножко.

Лалита, сидя на корточках, плещется в заводи, и от нее по воде расходятся круги. Зашевелились лианы, свисающие на воду, и Хулио Реатеги: вот они, прикройся, Лалита, с канеро шутки плохи, они то ненькие, юркие, забираются куда не след, царапаются своими колючками, и все внутри воспаляется. Смотри, крошка, придется тебе пить отвары, что готовят боры, и целую неделю мучиться поносом.

33

Канеро – маленькие донные рыбки, обитающие в водах Амазонки, Мараньона, Уальяги и других больших рек Южной Америки. Молодые канеро, 3 – 4 миллиметра толщиной, нередко проникают в уретру или задний проход человека или животного и повреждают внутренние органы, вызывая мучительные боли и обильные кровотечения.

– Это не канеро, а обыкновенные рыбки, разве вы не видите, хозяин? – сказала Лалита. – Вам показалось, просто водоросли колышутся. А до чего теплая вода, правда?

– А приятно, должно быть, Фусия, купаться вместе с женщиной нагишом, – сказал Акилино. – Жаль, что мне ни разу не случилось, когда я был молодым.

– Я проберусь в Эквадор по Сантьяго, – сказал Фусия. – Путь неблизкий, дон Хулио, и мы уже больше не увидимся. Вы об этом подумали? Ведь я уезжаю этой же ночью. А ей только пятнадцать лет, и я был первым мужчиной, который к ней притронулся.

– Иногда я думаю – почему я не женился, – сказал Акилино. – Но как мне было жениться при такой жизни? Всегда в пути, а на реке разве встретишь женщину. Вот ты не можешь пожаловаться, Фусия. У тебя женщин хватало.

– Договорились, – сказал Фусия. – Вы даете мне вашу лодочку и консервы. Это хорошая сделка и для меня, и для вас, дон Хулио.

– Сантьяго далеко, и тебе туда не добраться незамеченным, – сказал Хулио Реатеги. – А кроме того, в эту пору по ней не проплывешь, и ты потеряешь месяц с лишним. Не лучше ли тебе податься в Бразилию?

Там меня ждут по обе стороны границы из-за истории в Кампо Гранде. Я не так глуп, дон Хулио.

– Никогда тебе не добраться до Эквадора, – сказал Хулио Реатеги.

– И в самом деле, ты туда не добрался, – сказал Акилино. – Остался в Перу.

– Всегда у меня так получалось, Акилино, – сказал Фусия. – Что я ни задумывал, все выходило наоборот.

– А если она не захочет? – сказал Хулио Реатеги. – Ты должен сам уговорить ее, прежде чем я дам тебе лодку.

– Она знает, что мне придется мотаться с места на место, что со мной может случиться что угодно, – сказал Фусия. – Ни одной женщине не улыбается таскаться за человеком, которого разыскивает полиция. Она будет счастлива остаться, дон Хулио.

– И все-таки она пошла за тобой и во всем тебе помогала, – сказал Акилино. – Она вела такую же собачью жизнь, как и ты, и не жаловалась. Нет, что ни говори, Лалита была хорошая женщина, Фусия.

Так появился Зеленый Дом. Его строительство растянулось на долгие месяцы. Доски, бревна, необожженный кирпич приходилось тащить с другого конца города, и мулы, нанятые доном Ансельмо, едва плелись, увязая в песке. Работа начиналась, как только прекращался сухой дождь, и кончалась, когда крепчал ветер. Ночью пустыня поглощала фундамент и погребала стены, игуаны грызли тес, ауры [34] вили гнезда в заложенном здании, и каждое утро надо было начинать все сначала, расчищать песок, переделывать кладку. Весь город следил за этой глухой борьбой. «Скоро ли пришелец признает себя побежденным?» – думали пьюранцы. Но проходили дни, а дон Ансельмо, не впадая в уныние от неудач и не заражаясь пессимизмом друзей и знакомых, продолжал свою кипучую деятельность. Полуголый, с мокрой от пота волосатой грудью, веселый и возбужденный, он руководил работами, раздавал пеонам тростниковую водку и чичу, сам укладывал кирпичи, прибивал балки и сновал по городу, понукая мулов. И настал день, когда, увидев на другом берегу реки, напротив города, возвышающийся, как его эмиссар на пороге пустыни, прочный остов здания, пьюранцы поверили, что дон Ансельмо выйдет победителем из битвы с песками. С этого момента работа пошла быстрее. Жители Кастильи и ранчерий, опоясывающих бойню, каждое утро приходили посмотреть, как движется дело, подавали советы, а иногда и подсобляли пеонам. Дон Ансельмо всех приглашал выпить. В последние дни вокруг строительства царила атмосфера народного праздника: продавщицы чичи, фруктов, сыра, сластей и прохладительных напитков предлагали свой товар рабочим и любопытным. Помещики, проезжая мимо, останавливали коня и обращались к дону Ансельмо со словами ободрения, а крупный землевладелец Чапиро Семинарио пожертвовал строителям быка и дюжину кантаро [35] чичи. Пеоны готовили пачаманку.

34

Аура – разновидность ястреба.

35

Кантаро – большой кувшин, который служит мерой жидкостей (около 16 литров).