Зеленый круг

— Мы не можем быть в этом уверенными, — говорю я и вспоминаю мертвую семью.

Я не хочу о них думать, но в голове все крутится и крутится мысль. Мне кажется, мы все старательно избегаем разговоров о людях в фермерском доме. Все это слишком неприятно и странно. Едва я вспоминаю о них и крысах на чердаке, как в животе словно что-то сжимается. Со всем этим явно что-то не так: с фермой, с близнецами, с лицом в окне.

— Лучше все-таки живые, — говорю я.

— И дружелюбно настроенные, — добавляет Дина. — И не террористы.

Мы бредем по берегу уже несколько часов. По крайней мере, мне так кажется. Ни у кого из нас нет часов, чтобы узнать, который час. У нас впереди весь день. Берег напоминает мне длинный тонкий пояс с фукусом и пустыми раковинами вдоль кромки воды, на которые мы стараемся не наступать. Жарко, наши повязки на глазах намокли от пота.

Дэвид находит длинную доску, светло-серую и гладкую, словно по ней прошлись наждачной бумагой. Похоже, эта доска лежала в воде у берега годами. Она-то и станет нашим календарем.

— Странно, что пейзаж совсем не меняется, — говорю я и осматриваюсь. — Хотя мы уже долго идем.

— Да, — говорит Дина. — Словно мы ходим вокруг одной и той же декорации.

Я оборачиваюсь и смотрю на наши следы на песке. Во всяком случае, они настоящие. Поднимаю взгляд и вижу силуэт Бендибола позади нас.

— Кроме Бендибола, других ориентиров здесь нет, — говорю я.

— Хорошо, что мы его сделали, — говорит Габриэль, — иначе мы бы никогда не нашли дорогу назад.

Мне кажется, все это однообразие связано с водой. С наводнением, которое когда-то и смыло все контуры и все живое.

Мы останавливаемся и подкрепляемся мидиями. Умник бегает по мелководью, пытается помочь нам выдирать кусты водорослей. Габриэль видит длинную доску, покачивающуюся на волнах. С восторженным криком он бросается за ней.

— Эта еще красивее, — говорит он.

Осмотрев доску, мы замечаем, что она точно такая же, как та, которую нашел Дэвид. Такой же длины, такая же светло-серая и гладкая. Доски похожи как близнецы.

— Даже доски здесь одинаковые, — удивляется Габриэль.

— Подозрительно, — говорит Дэвид. — Не нравится мне все это.

Произнося эти слова, он смотрит на меня, словно я всему виной.

XXII

Мы с Габриэлем прикрепляем доску к двум высохшим кустам. Дина вырезала на ней короткую надпись: Anno I Marzo IV.

— Что это за язык? — спрашиваю я.

— Понятия не имею, — отвечает Дина. — Просто звучит красиво.

— Странно, что год начинается четвертого марта, — говорит Дэвид.

Я киваю. Тут мне в голову приходит мысль, что многие календари отличаются друг от друга.

— По китайскому календарю новый год начинается гораздо позже, чем у нас, так ведь? — говорю я. — У них другое летоисчисление.

Дэвид кивает и добавляет:

— У китайцев каждому году соответствует определенное животное. Вот недавно был год Крысы. Возможно, он еще не закончился.

— Нет, — возражаю я. — Этот год — год Свиньи. Вырежешь это на календаре?

Дина берет доску, кладет ее на землю и вырезает ножом еще одну надпись: «Год Свиньи».

— Прекрасно! — говорю я.

Мы снова прикрепляем доску к кустам. Красота! Так и должно быть. Сегодня воскресенье, завтра понедельник, послезавтра вторник. Я смотрю в сторону возносящего руки к небу Бендибола. Ветер немного усиливается и приятно обдувает лицо. Я счастлива, что теперь хоть в чем-то будет порядок.

— Нам нужно составить план, — говорю я. — Пока что в наших действиях мало смысла.

Дэвид поднимается.

— Ты права, Юдит, — говорит он. — Я тоже не понимаю, чем мы тут занимаемся.

— Наверное, это потому, что у нас мало еды и воды, — говорит Дина. — Мы плохо соображаем. Составить план действий точно не помешает.

— В таком случае первым пунктом будет «раздобыть еще еды», — говорит Габриэль. — Иначе я скоро начну жевать эти странные кусты.

Я киваю. Большая камбала уже закончилась. Но, хоть мы и бродим по пояс в воде несколько часов подряд, с рыбалкой нам больше не везет.

Вдруг все смотрят на Умника. Он замечает это и отвечает встревоженным взглядом.

— Умник не для еды, — поспешно говорю я.

— Но это лучше, чем кусты, — говорит Дэвид.

— Я уверена, что здесь можно найти что-нибудь съедобное, — неуверенно произношу я. В голове крутятся мысли о комарином писке, об Умнике и о белых птицах, кружащих над водой. — Здесь ведь есть жизнь.

Если бы мы нашли какое-нибудь оружие, могли бы настрелять птиц.

— Интересно, где их гнезда? — спрашивает Дина. — Они же должны откладывать яйца.

— Может, сейчас не то время года? — предполагаю я.

— Мы успеем умереть с голоду, пока дождемся их гнезд, — бурчит Габриэль.

— Крысы! — вдруг выкрикиваю я.

— Да, они-то ведь где-то находят себе еду, — говорит Дина.

Я качаю головой.

— Сколько их там было, Дэвид? — спрашиваю я.

— Жуть как много. Несколько миллионов. Во всяком случае, точно больше тысячи.

Я энергично киваю.

— Точно, — говорю я. — Вот вам и еда.

Прежде чем до остальных доходит, что я имею в виду, проходит несколько секунд. Видимо, нехватка нормальной пищи замедляет нашу реакцию. Словно у нас вместо мозга — сироп.

— Ты что, хочешь сказать, что мы должны есть крыс? — с отвращением говорит Дэвид.

— Фу, гадость какая! — говорит Даниель.

— А что такого? В Китае же едят крыс. Для них это деликатес. Я смотрела документальный фильм.

— Они чего только не едят, — говорит Дэвид.