Зелёный рассвет

– Только вздумай мне тут умереть! – Речнику воскликнуть не помешало ничто. – Как только смогу ходить, пойду за лекарем. Всё-всё, поднимаюсь. Ты не говори, если больно, но я тебя тут не брошу!

Наверху он в тишине доел Листовика, глотнул хумики и выглянул за дверь. Зелье Гедимина, в отличие от прошлых его лекарств, уменьшило боль, а не увеличило, зато кожа как будто промёрзла и онемела. Воинский бальзам при ушибах был совершенно бесполезен, Фрисс даже тратить его не стал.

По улице хаотично бегали крысы, в основном бурые, перекликаясь писком и невнятным верещанием. Речник притаился на пороге укрытия и понадеялся, что твари его не заметят. Кажется, они с Гедимином недооценили Стинка… крысиный вожак послал стаю на поиски «убийц и грабителей»… да, скорее всего, так он их и называет. Или вовсе – свирепыми чудовищами. Теперь Фрисс тут как в осаде, и если крысы найдут убежище – сейчас, когда Гедимин беспомощен – Речника сожрут с костями. «Легендарный, Вайнег бы его побрал, поиск…» - тоскливо подумал Фрисс, сливаясь со стеной.

Поздним вечером он снова спустился к Гедимину. Сармат не спал, но лежал без движения.

– Не выходи наружу, - с трудом сказал он. – Не выходи. Несколько суток они будут искать, потом забудут.

– Когда ты поправишься, мы снова туда пойдём и выжжем их, чтобы следа не осталось, - сказал Речник, держа руку на плече Гедимина. – И найдём, где они прячут «Идис»!

– «Идис»… Они не прячут её, - сармат судорожно вздохнул. – Она уходит из рук Гедимина Кета. Ей такой сармат ни к чему. Вот оно, везение ликвидаторов… не сгореть в атомном огне, а подохнуть как крыса на радиоактивной помойке…

– Гедимин! – Фрисс постучал по его броне. – Очнись и не говори ерунды. Впереди вся осень. И много-много лет… Нет, что я несу! Мы найдём её до зимы. И пусть попробует не найтись!!!

Гедимин больше не отвечал, и Речник, прислушавшись к его дыханию, решил, что сармат уснул. Он тихо подошёл к контейнеру для дезактивации, сдвинул крышку и взял в руки странный литой стержень, найденный у подстанции. Внутри что-то пульсировало, билось, излучая слабое тепло. «Вся мощь станции… звёздный огонь…» - подумал Речник, вздохнул и положил стержень на место. В разговор у подстанции Гедимин не верил… ну вот как ему помочь?! Явный же след…

Этой ночью Фрисс спал беспокойно. Может, потому, что закрыл дверь наглухо – если крысы найдут, то не смогут войти… Во сне что-то билось и пульсировало в его руке, зелёный свет сочился сквозь пальцы. «Цепная реакция… Встречный Шквал… Готовность к запуску… Отсчёт… Начинаю отсчёт… Малая мощность… Выход на проектную… Разогрев… Пусть будет тепло… Отпусти меня… отпусти отсюда… холодно… тяжело… отпусти!» - странный, ни на что не похожий голос тоже пульсировал, но уже внутри головы, и перед глазами полыхали огни, а кости будто дрожали в такт. И чей-то взгляд насквозь пронизывал Фрисса, раскалённый и смертоносный, как лучи, испускаемые сфалтом. Речник проснулся, выпил остатки хумики, приоткрыл дверь на чуть-чуть – и заснул без сновидений.

На следующий день крыс стало больше. Фрисс выглянул в щель – и остался в укрытии. Посыпал Би-плазму солью и пряностями, съел и понял, что её ничем не исправишь. Спустился к Гедимину – тот очень попросил не ходить вниз и не лезть под излучение из контейнеров. И особенно – не трогать стержень с ирренцием внутри. Говорил сармат уже свободнее, чем вчера, и Фрисс порадовался за него. Но стержень всё равно подержал в руке – потом, когда Гедимин уснул. «Ключ. Так его называли крысы. Кажется, это действительно ключ… и к станции, и ко всему этому поиску. Ну и как его использовать?!» - подумал Фрисс – и тут же вспомнил, что для Конта и Вилзана загадка была та же. Ну вот как Речнику его использовать, если даже у сармата он никаких мыслей не вызывает?!

Эта ночь полна была жара и бреда, странного подземного гула и видений зелёного сияния, раскалывающего стены и скалы. «Цепная реакция… Разогрев… Распад… Отпусти меня… тяжело… давит… так тяжело… отпусти… близко… отпусти!» - умолял кто-то, и жар переливался по жилам Речника, и мрак перед глазами сменялся неистовым огнём. «Кто ты? Где ты? И как я тебя отпущу, если я тебя не держу?!» - взорвался он, собрав расползающиеся мысли. Столько непонятного, и всё на одного Речника…

Гедимин поднялся в «чистое» убежище через три дня после ранения, посмотрел на невыспавшегося Фрисса и вздохнул.

– Идём отсюда, Фриссгейн. Просил же не лазить! Опять тебе излучение мозги выжигает?

– Гедимин, а ты идти можешь? Я пока не очень, - признался Фрисс. Он ещё сильно хромал.

– Могу, не могу – придётся! – Гедимин вздохнул снова. – Иначе ты обуглишься заживо. Ладно, до Реки я тебя донесу…

Фрисс возражал, но сармат его уже не слушал – копался в деталях на рилкаровой плите, что-то перекладывал и подбирал, потом сгрёб всё в горсть и спрятал под бронёй.

– Пойдём, пока крысы не сбежались!

И ещё несколько дней изыскатели – Фрисс только так и называл их про себя – сидели на берегу Реки, отдыхая от Старого Города. Речник был очень рад – тут водилась рыба, и хоть Гедимин только головой качал и предлагал проверить состав и лучистость поедаемого, Фрисс рыбу ел, заливая соком Кууси и засыпая пряностями, и чувствовал себя преотлично. Заодно и свечение перестало донимать его по ночам. Он рассказал сармату о своих снах – и тут же пожалел об этом, потому что получил ещё дозу флония и репутацию полного безумца…

У Гедимина уже не болели рёбра, и он возился с мелкими деталями – гнул металлические пластины, спаивал вместе крохотные проволочки и лампочки и временами посматривал на грозовой камень с развалин завода. У него была какая-то мысль насчёт этого обломка, и он подбирал наилучшую – с сарматской точки зрения – оправу.

– Если что-то получится, будет твоё. Ты же нашёл, - сказал он Фриссу.

Речник был, конечно, рад… и находки с улицы – зеркальное стекло и тлакантские деньги – уже запрятал на самое дно сумки… но вот обсудить толком случай на подстанции, голос из сна и стержень с ирренцием было бы сейчас важнее, чем все железяки этого города. А сделать это было невозможно.

– Гедимин, помнишь, ты обещал рассказать про Применение? – осторожно напомнил Речник, когда солнце ушло за стену Опалённого Леса, и темнота уже не позволяла работать с мелкими деталями. Гедимин лежал на ворохе тростника, смотрел на звёзды и ответил далеко не сразу.

– Это была первая моя авария… ну, почти первая, и точно первый мой взрыв. Стержни сцепились и сплавились, и растащить их не получилось. Взрыв был несильный, как для ирренция, но купол не выдержал. Мы разобрали альнкит в один день, но твои предки засекли утечку. Было много шума в Ураниум-Сити… не было столько утечки, сколько устроили шума. Вы слишком боялись ирренция… - сармат издал тихий смешок. – Стали искать виновника. Со станцией я рассчитался, когда разобрал альнкит… не знаю, зачем Кенен Маккензи сдал меня, ему ничего не угрожало. Всё-таки он не годился в командиры…

– И что тебе сделали? – подал голос Речник, который чувствовал, что сармат проваливается в воспоминания и о Применении давно забыл.

– Выгнали в заражённую пустошь, - Гедимин тихо фыркнул. – Самое то для станции, уходящей под землю… Я ушёл. Там урановые шахты, в основном покинутые. Много урановой руды и немного ирренция. В скафандре жить можно. Кенен клялся, что это на месяц-два, не больше… а через месяц всё и случилось. Я ходил у шахты, и тут почуял – сейчас всё взорвётся. Спустился и залёг внизу. Тут оно и рвануло…