Земля надежды

Джон Брэдшоу, человек, перед которым стояла самая трудная в Англии задача, натянул поля своей шляпы до бровей и посмотрел на короля, словно умоляя того внять голосу рассудка. Он говорил тихо, напоминая королю, что суд просит его еще раз ответить на обвинения.

Король оторвал взгляд от кольца, которое он крутил на пальце.

— Когда я был здесь вчера, меня прервали, — угрюмо ответил он.

— Вам будет позволено защищаться, — пообещал ему Брэдшоу. — Но только после того, как ответите на обвинения.

Таким образом, он приоткрыл королю дверь. Но король тут же повел себя высокомерно.

— Что касается обвинений, то я не обращаю ни малейшего внимания… — начал он.

— Просто скажи, что невиновен… — совсем тихонько прошептал Джон. — Просто отрицай обвинение в тирании и измене…

Он мог бы прокричать свой совет во весь голос — ничто не могло остановить короля. Сам Брэдшоу попытался остановить его.

— Окажите любезность, не прерывайте меня. Я не понимаю, каким образом я оказался здесь, нет такого закона, чтобы превратить вашего короля в обвиняемого.

— Но… — попытался возразить Брэдшоу.

Величественным жестом король заставил его замолчать. Лорд-председатель суда снова попытался что-то сказать, но не смог прервать поток королевского красноречия. Брэдшоу сдался и кивнул секретарю, чтобы тот приступил к чтению обвинения.

Джон посмотрел туда, где, опершись подбородком на руки и наблюдая за тем, как король руководит собственным процессом, сидел Кромвель. Лицо его было мрачным.

Секретарь вновь зачитал длинное, многословное обвинение. Джон слышал, как его голос дрожит оттого, что приходится снова и снова читать человеку, полностью его игнорировавшему.

— Вы предстали перед судом, — заявил Брэдшоу.

— Я вижу, что вынужден подчиниться силе, — провокационно заявил король.

Он поднялся с места и сделал характерный слабый жест рукой, хорошо знакомый королевским слугам и означавший, что они могут поклониться и уйти. Джон сразу узнал этот жест, но не думал, что кто-нибудь еще из присутствующих поймет — король просто давал команду разойтись. Король больше не желал там оставаться.

— Ответь на обвинения, — беззвучно прошептал Джон.

Но стража уже сомкнулась вокруг короля, и он покинул зал суда.

Среда, 24 января 1649 года

Среду Джон провел с Френсис, бездельничая в ее маленьком доме. Суд проводил закрытое заседание.

— А что они теперь делают? — спросила Френсис.

Она месила тесто на кухонном столе. Джон сидел подальше, на безопасном расстоянии, чтобы не попасть под вихрь разлетающейся муки. Френсис училась искусству домашнего хозяйства у Эстер, а это, безусловно, означало, что она всегда будет знающей поварихой. Но ее стиль был более энергичным, нежели точным, поэтому иногда, после очередной катастрофы с хлебом в печи или сгоревшим горшком, Александру приходилось посылать за обедом.

— Слушают свидетелей, — сказал Джон. — Чтобы придать процессу налет легальности. Все и так знают, что он поднял штандарт в Ноттингеме. Едва ли необходимо выслушивать показания свидетелей о том, как все происходило.

— А тебя не вызовут? — спросила она.

Он покачал головой:

— Они выискивают всякие мелочи. Они вызвали человека, который красил древко штандарта. А по поводу сражений они используют свидетельства тех, кто сражался на войне от начала до конца. А я был там только в самом начале, если ты помнишь. Я был с ним в Гулле, но об этом все уже благополучно позабыли. Я никогда не видел настоящей битвы.

— Ты жалеешь об этом? — спросила она с прямотой своей мачехи. — Ты жалеешь, что не остался с ним?

Джон покачал головой:

— Мне страшно не нравится, какой оборот все это приняло. Но в любом случае его дорога, куда бы она ни вела, была плохой, — честно признался он. — И мы все оказались бы в гораздо худшей ситуации, если бы он победил. Я точно знаю.

— Это из-за католиков? — спросила она.

Джон подумал, прежде чем ответить.

— Да, я думаю. Даже если он сам не католик, то королева, а вместе с ней и половина двора, уж точно. Дети — почти наверняка. Так и получается, что сначала принц Карл, потом его сын, а потом снова двери настежь для папы, священников и монастырей для мужчин и женщин, и снова бремя веры по приказу господина.

— Но ты сам даже не молишься, — напомнила она.

Джон ухмыльнулся.

— Ну да. Но я хочу не молиться так, как я этого хочу. А не так, как у католиков.

Френсис фыркнула от смеха, и он помолчал, дав ей отсмеяться.

— Я путешествовал слишком далеко и видел слишком многое, чтобы с готовностью поверить во что-нибудь. Ты это знаешь. Я жил с людьми, которые совершенно искренне молятся Большому Зайцу, я молился с ними, и иногда мне казалось, что он отвечает на мои молитвы. Я больше не могу верить во что-то одно. Я всегда вижу все с дюжины разных сторон.

Он вздохнул.

— Из-за этого мне самому с собой бывает нелегко, из-за этого я получаюсь плохим мужем и отцом. И, Бог свидетель, из-за этого я — плохой христианин и плохой слуга.

Френсис перестала месить тесто и посмотрела на него с любовью.

— Я не думаю, что ты — плохой отец, — сказала она. — Как ты говоришь, ты видел слишком много, чтобы иметь одну-единственную точку зрения и одну-единственную веру. Так ведь и никто не смог бы вернуться домой без этого легкого чувства неловкости, побывав так далеко, пожив там без своих близких.

— Мой отец путешествовал еще дальше и видел еще более странные вещи, но он все равно любил своих господ до самой смерти, — сказал Джон. — Я никогда не видел, чтобы он проявлял хотя бы малейшее сомнение.

— Тогда были другие времена. — Она покачала головой. — И он отправлялся в дальние страны как простой путешественник. А ты жил в Виргинии с тамошними людьми. Ты ел их хлеб. Конечно, ты теперь видишь два варианта, как жить. Потому что ты сам жил двумя способами. А у нас в стране все изменилось, когда король поднял оружие на свой собственный народ. До этого у нас никогда не было выбора. А теперь и ты, и многие другие видят дюжину различных вариантов, потому что они, эти варианты, действительно существуют. У твоего отца был только один путь в жизни — следовать за своим господином. А ты сейчас можешь следовать за королем, или за Кромвелем, или за парламентом, или за армией, или стать левеллером и требовать земли для всех нас. Или ограничиться тем, что защищать только свою деревню, или вообще повернуться ко всем к ним спиной и эмигрировать, или закрыть калитку в собственный сад и больше ни с кем не иметь дела.

— И что бы ты сделала? — спросил Джон, втайне восхищаясь политической хваткой дочери.

— А мне не нужно выбирать, — самодовольно сказала она с хитрой, еле заметной улыбкой. — Я для этого и вышла замуж за Александра.

— А он какой стороне служит?

Она откровенно расхохоталась.

— Он служит тому господину, который хорошо платит, — сказала она. — Как и большинство людей. Ты же сам знаешь.

Четверг, 25 января 1649 года

Высокий суд собрался в зале Вестминстерского дворца, расписанного батальными сценами. Джон помнил этот зал еще со времен своей службы при дворе и провел Александра через лабиринт кулуаров, приемных и туалетных комнат, пока наконец они не добрались до боковой двери, через которую и проскользнули в зал.