Земля надежды

Слушая доклад нахмурившегося от напряжения Джозефа, Эстер улыбалась.

— Это все?

— Абсолютно. Я заучил наизусть, а он заставил меня повторить раз двадцать, прежде чем отпустил обратно.

— Спасибо тебе, — сказала Эстер. — Джонни, Френсис и я — все поможем тебе завтра с тюльпанами.

Он кивнул и пошел на задний двор, к колодцу во дворе и к кухонной двери. Эстер осталась одна, глядя на то, как последний свет покидает верхушки деревьев и кивающие цветы. Когда стало холодно, она встала и пошла к двери.

— Джон, — тихо сказала она, — как жаль, что тебя нет дома.

Лето 1643 года, Виргиния

С того момента, как он попал в деревню индейцев, жизнь Джона потекла таким же строго установленным порядком, как и плавно-равномерная жизнедеятельность его английского дома.

По утрам мальчик Сакаханны будил его, принося гладкую черную миску с горячей водой для умывания. Выйдя из хижины на холодный рассвет, Джон видел, как племя направлялось к реке для утренней молитвы.

Когда они возвращались, Джон искал взглядом в этой процессии Сакаханну. Она шла с оживленным лицом, с одной стороны от нее двигался муж, с другой — его сын, а на спине она несла привязанного младенца. Мальчик был просто тенью Сакаханны, и, казалось, она всегда знала, где он в данный момент находится, даже не оглядываясь посмотреть. Было очевидно, что, когда она вышла замуж за его отца и усыновила мальчика, она создала с ним связь, простиравшуюся на любое расстояние и такую же ощутимую, как реальное прикосновение.

Прежде чем мальчика кормили завтраком, он должен был выполнить урок по стрельбе в цель. Сакаханна отрывала от дерева клочок мха и подбрасывала в воздух. И пока маленькая стрела не пронзала падающий мох, завтрака мальчику было не видать. Иногда Сакаханна с мальчиком проводили под деревьями много времени, и требовалось три, четыре, пять попыток, прежде чем Джон слышал короткую похвалу и видел, как ее пальцы быстро касались его темноволосой головенки.

— Он лишился матери, когда был совсем маленький, — объяснила она Джону. — Ему так многому надо еще научиться.

— А почему отец не учил его? — спросил Джон.

Уж очень соблазнительной была возможность пожаловаться на мужа Сакаханны, заставить его глупо выглядеть в ее глазах. Но она просто вскинула голову и засмеялась.

— Выпустить ребенка в этот мир — это забота женщины, — просто сказала она. — Мужчина не может этого делать.

Когда солнце вставало и согревало воздух, они собирались и завтракали фруктами, орехами или жидкой кашицей из кукурузной муки и ягод. Стояло как раз самое голодное время, когда зимние припасы уже почти все подъели, а летний урожай еще не созрел. Но даже сейчас в деревне никто не оставался голодным.

Хранилища припасов заполнялись в течение всего плодородного, богатого урожайного сезона, а потом делались еще и дополнительные запасы. Кроме того, был еще огромный амбар, заполненный объемистыми тазами с сушеными бобами, внушительными плетеными мешками с сушеной кукурузой, кадками в человеческий рост, набитыми орехами. Джон тихо удивлялся, почему бы им не открыть магазин. Но никто не хотел обсуждать с ним эту тему.

После завтрака мужчины натягивали тетивы на луки, смазывали маслом тела, стягивали волосы на затылке, раскрашивали лица и отправлялись все вместе на охоту.

Джон наблюдал за смеющимся товариществом охотников, понимая, что он сам всегда будет аутсайдером. Мужчины не разговаривали с ним, он даже не знал, понимали ли они английский язык.

Женщины понимали все, что он говорил, но отвечали кратко. Неизбежно Джон мало-помалу осваивал ритм речи повхатанов, запоминал отдельные слова и имена. Он наблюдал за мужчинами, понимая, что они планируют охоту.

Муж Сакаханны был среди всех, в самом сердце подготовки. Он был известен как умелый охотник, который мог в одиночку, без помощи других охотников добыть оленя. Другие воины могли уложить оленя умело пущенной стрелой в тот момент, когда зверя гнали от одного убежища к другому прямо на них. Но муж Сакаханны мог набросить шкуру оленя на плечи, привязать к голове рога и двигаться искусно и похоже на оленя — то танцующими шажками, то нервно потряхивая головой, внезапно замирая, как красавец-олень. Так он мог бродить среди стада оленей и выбирать жертву из тех, кто пасся рядом с ним.

Должно быть, его благословил олений бог, раз он мог вытворять такие трюки. К мужу Сакаханны относились с любовным уважением, и именно он решал каждый раз, куда воины племени отправятся на охоту. Даже имя отражало его сущность. Его звали Аттон — стрела.

Пока мужчины готовились покинуть деревню, женщины собирали детей и сельскохозяйственные инструменты и отправлялись на поля полоть и ухаживать за урожаем. Хотя Джон был еще слаб и оставался под особым покровительством Сакаханны, он шел с ней и наблюдал за тем, как сажают семена. Их посевы были расположены на поле, грубо расчищенном пожаром. Они не трогали пни, оставляли даже большие живые деревья и сажали вокруг них. Края поля были неровными, останавливаясь там, где остановился огонь.

Этот беспорядок оскорблял эстетическое чувство Джона, требовавшее, чтобы аккуратное поле лежало на ландшафте ровным квадратом, чтобы все его линии были четко и ясно прочерчены, разделены изгородями и канавами.

— Но вы же можете попросить мужчин помочь вам выкорчевать пни, — предложил он Сакаханне. — Времени это займет немного. Тогда вы сможете расположить свои посевы ровными рядами. А пни, если их так и оставить, снова начнут расти на следующий год, и, значит, вам придется всю работу делать заново.

— Мы и хотим, чтобы деревья выросли снова, — сказала она. — Мы не хотим сеять на одном и том же поле дольше одного сезона.

— Но если бы вы расчистили его как следует, то могли бы пользоваться им годами, — настаивал Джон. — Вам не нужно было бы переходить с места на место. Вы могли бы обрабатывать одни и те же поля и жить в деревне на одном и том же месте.

Она решительно тряхнула головой.

— Когда земля работает на нас, она устает, — сказала Сакаханна. — Мы посадим здесь поле, а потом освободим землю. Мы перейдем на другое место. Если сеять кукурузу три года подряд на одном и том же поле, то на третий год урожая не будет. Земля устает от голодных людей. Ей необходим отдых, точно так же, как женщине с младенцем, которого она кормит грудью. Ей нужно какое-то время побыть одной. Она не может кормить все время.

— Белые люди сажают на одних и тех же полях и возвращаются к ним год за годом, — заметил Джон.

— Белые люди сажали так раньше, — поправила она его. — А сейчас повсюду вокруг Джеймстауна они видят, что земля устает от них. Земля устает от голодного белого рта, который ест, и ест, и ест, и никак не насытится, и не желает переходить на другое место.

Она перешла на соседний рядок со своей палкой-мотыжкой. В каждую ямку она опускала четыре зернышка кукурузы и два семечка бобов. За ней шла другая женщина, которая сеяла семена тыквы. Позже под этими ростками они посадят быстрорастущие лозы маракуйи с сочными, утоляющими жажду плодами.