Земляки по разуму

— И ты здравствуй, — буркнул Самохин, озабоченный вопросом, что он делает в чужих пенатах.

Длинный не сказал ничего. Он молчал, как рудиментарный отросток, и лишь изредка вздыхал при воспоминании о чудесном сне, где Нептун был с ним единым целым, а вокруг порхали нереиды.

Шепча проклятия носкам-невидимкам, Димка встретился взглядом с хозяином. Правильно оценив его неподвижность, он двинул Длинного по ребрам, напоминая ему о его же полузабытой ненавязчивости.

Язык жестов понятен во всем мире. Приятель еще раз протяжно вздохнул издыхающим мамонтом и тоже начал искать одежду. Мысль о том, что утро настолько отличается от вечера, неприятно поразила его.

Оставшись один, Рында стянул с клетки полотенце и вздрогнул от жизнерадостного:

— Р-рецидивист!

Провидению этого показалось мало и из-за спины послышалось:

— Привет, Фасилий!

Медленно, очень медленно он обернулся, наткнулся на улыбающийся клюв и подумал, что было бы недурно догнать безвременно ушедших гостей.

***

Длинный, очень казенныйзвонок в дверь отвлек Семена от зеркала. С неохотой оторвавшись от кучи разноцветных тюбиков, он пошел на звук.

За дверью стояла вдова.

— Добр… кхгрм!.. — закашлялась она, едва начав говорить. Окончание приветствия застряло у нее в глотке, когда визуальная информация была переварена мозгами.

Да это и не было удивительным. Колоритная картина, представшая глазам врача, любого эскулапа повергла бы в шок, если он, конечно, не специализируется на патологиях. Вдова была всего-навсего участковой и больной — в черных кружевных трусиках завидного размера, просвечивающих сквозь полупрозрачную комбинацию явно с чужого плеча, — произвел на нее сногсшибательное впечатление.

Она пошатнулась и ухватилась за косяк.

— Привет, подружка! — сказал ей Саньковский противным писклявым голосов и улыбнулся умело подкрашенными губами. — Пойдешь со мной?

— Куда?! — устами врача глаголил животный ужас.

— В больницу, вестимо!

— Зачем?!

Уставший, но импозантный мужчина, страдающий от призрачных кошек, каким хранился в памяти больной, исчез. То, что предстало перед глазами, она уже вылечить не могла. Невооруженным взглядом было видно, что с головой у него нечто большее, нежели простое нервное переутомление.

— Хочу посоветоваться с врачами, как бы мне избавиться от этого, — голубоглазое страшилище небрежно тряхнуло выпирающими гениталиями.

— Как вы себя чувствуете? — решилась-таки задать вдова привычный, но весьма идиотский в данной ситуации вопрос.

— Прекрасно, подружка, прекрасно! Как сегодня погодка? — Семен вернулся к зеркалу и принялся делать феном завивку. — Да ты заходи, не стесняйся!

Врач, как загипнотизированная, послушно прошла в коридор и доложила:

— Над всем городом безоблачное небо… Ветер южный, 3–4 метра в минуту… Кошки больше не беспокоят?

— Кошки? Какие кошки?! Ах, кошечки, — промурлыкал Саньковский, любуясь своим новым профилем в зеркале. — Видела бы ты, подружка, моего осьминожка!

«Совсем беда! Вот так живет себе мужчинка, живет, а потом — бац! — и транссексуалит к чертовой бабушке…» — мелькнуло у вдовы. Пятясь к двери, она произнесла скороговоркой:

— Ну, п-подружка, мне тут еще нескольких больных обойти нужно. Погуляем в следующий раз! Вместе с осьминожиком!..

Дверь за ней шумно захлопнул сквозняк, а Саньковский молча покрутил пальцем у виска. Своему же отражению этот жест он пояснил просто:

— Странные эти вдовы. Надо бы ее с мужиком каким познакомить…

Симпатичный транссексуал в зеркале не имел ничего против.

***

Свежий воздух вернул Длинному дар речи. Он присел на ближайшую лавочку во дворе и с жаром принялся уговаривать приятеля плюнуть на все и отправиться вместе в магазин «Последний ареал» за рыбками.

— Ты просто не понимаешь, что такое КРАСОТА! — брызгал кипяченой слюной Длинный и размахивал руками перед лицом Самохина, не то пытаясь объяснить это понятие жестами, не то намереваясь втолковать его же, съездив другу по уху.

Димка бесстрашно кивал, блуждая взглядом в пространстве. Некоторое время он был согласен с тем, что есть на свете вещи, недоступные с похмелья, а затем вдруг напрягся и его глаза приобрели осмысленное выражение.

— Заткнись! — приказал Самохин и Длинный, поняв, что его перестали слушать, послушно умолк. — Смотри, идиот, что такое настоящая красота!

Это было сказано тем тоном, каким бормочет Далай-лама после очередного озарения, когда окружающие его монахи падают ниц, и заинтригованный приятель не мог не обернуться.

По двору, гордо подняв к небу лицо в солнцезащитных очках, шла девушка. Нет, слово «шла» казалось пошлым, банальным и совсем не соответствовало описанию процесса. Она шествовала, плыла лебедушкой, осознавшей разницу между собой и гадкими утятами. В тот момент, когда стройная и длинная нога подвернулась, едва не сломав каблук-шпильку, на лице Самохина появилось выражение искреннего сострадания.

— Вот это женщина!

Длинный поморщился, словно для него идеалом была зеленоволосая русалка, а все остальные представители и представительницы прекрасного пола были достойны внимания лишь в качестве несостоявшихся утопленников.

— Кровь с молоком! Ноги от коренных зубов!

— Тебя послушать, так она больше всего смахивает на недоенную кобылу, — весьма критически оценил степень Димкиного восхищения приятель и постарался охладить его пыл простым вопросом на сообразительность. — Ты хоть представляешь, где в таком случае должны быть эти самые коренные зубы? Лучше послушай меня.

— Похоже, что ничего другого мне в этой жизни и не остается, — пробормотал Димка вслед красавице и постарался отрешиться от всего мирского.

— Вот я тебе и говорю, что лучше заморские рыбки в аквариуме, чем отечественные лошади в постели!

— Суета сует и всяческая суета, — взгляд Самохина приобрел стоически-хрустальный оттенок. — Женщины ходят и проходят, и возвращаются на круги своя…

Ни он, ни, тем паче, Длинный не признали в прохожей Семена, который, впрочем, был уже как бы и не он.