Земной круг. Компиляция. Книги 1-9.

— Когда-то я арестовал его за организаторскую деятельность, — продолжал Ризинау, уставясь в пространство. — Двадцать лет назад это было. Я только что вступил в ряды инквизиции, в Вальбеке только что заложили фундамент первой фабрики. Мы оба были молоды. Оба идеалисты. Я арестовал его, но в конце концов я мог только согласиться с его доводами: что это будет преступлением против рабочих. — Ризинау испустил тяжелый вздох, пухлая ладонь, положенная на его пухлое брюшко, вздымалась и опускалась вместе с дыханием. — И я его отпустил — как своего осведомителя, так я себе говорил. Я убеждал себя, что обратил его на свою сторону, но правда… правда была в том, что он обратил меня. Или, может быть, мы обратили друг друга. О, эти вечера, когда мы вдвоем засиживались допоздна, разговаривая о тех ударах, которые мы нанесем за простого человека! Только мы двое, я и он… и Ткач.

Вик нахмурилась.

— Разве не ты — Ткач?

— Этот титул я позаимствовал у лучшего человека, — задумчиво проговорил Ризинау.

Впрочем, его подвижное внимание тут же унеслось в другую сторону.

— Мы должны набросать манифест, как вы думаете? Потребуем представителя от рабочих в Закрытом совете! — Его глаза снова поблескивали, словно перед ним уже простиралось сияющее будущее. — Сибальту бы понравилась такая идея…

В еще одной отчаянной попытке разбудить беспробудно спящего Малмер шагнул вперед, заставив практиков Ризинау ощетиниться.

— Послушай, брат… Я тоже знал Сибальта, он и вправду был хороший человек, но он мертв. Есть множество хороших живых людей, которым нужна наша помощь. Люди голодают, люди болеют, люди напуганы… — Он добавил, понизив голос: — По правде говоря, я и сам боюсь до чертиков.

— Но тебе вовсе не надо бояться! Никому нет причин бояться. Мы ведь остановили мятежи, верно?

— В дневное время. Но людей по-прежнему избивают. Некоторых вешают. И не только владельцев — чужеземцев, слуг… Люди пользуются возможностью свести счеты. Или просто ухватить то, что им понравилось. Нам нужен порядок.

— И он у нас будет, брат! Некоторые из рабочих так долго подвергались угнетению, что, разумеется, новообретенная свобода вскружила им голову. Но наши пленники находятся в безопасности, в Допросном доме… во Дворце Свободы, мне следовало сказать! Свободы! Мэр города, начальник городской стражи, некоторые из наиболее уважаемых горожан — под чем подразумеваются самые алчные, самые низкие…

— Что насчет Савин дан Глокта? — перебил Малмер. — Я слышал, она была в городе.

— Была. — Ризинау содрогнулся от отвращения. — Чрезвычайно язвительная, надменная и нелюбезная молодая особа. Воплощение алчности современных эксплуататоров. Пожалуй, я бы даже предпочел ее отца в качестве застольного собеседника.

— Меня интересуют не ее манеры, а то, что мы за нее можем получить.

— По всей видимости, она проскользнула у нас между пальцев. День восстания был, я бы сказал, довольно хаотичным, даже более, чем можно было ожидать…

Броуд обеспокоенно взглянул на Малмера поверх своих стекол.

— Будем надеяться, что она не попала в лапы Судье…

Вик почувствовала прилив беспокойства, даже более острого, чем обычно.

— Зачем она может понадобиться Судье?

— Сжигатели захватили большой кусок старого города, — ответил Броуд. — Нам пришлось отгородиться от них баррикадами. Они не особо разбирают, кого бить.

— Мы не имеем представления о том, что там происходит, — добавил Малмер, — но они захватили какое-то количество заложников. Я слышал, что Судья обосновалась в здании суда…

— Где же еще Судье устраивать свою резиденцию? — хихикнул Ризинау, но его веселье никто не поддержал.

— Она говорит, что собирается начать процессы над пленниками за преступления, совершенные ими против народа.

Вик почувствовала, как ужас подползает к ее горлу.

— И сколько у нее пленных?

— Сотни две? Три? — Малмер безнадежно пожал плечами. — Кто-то из фабрикантов, богачи, но и бедняков тоже немало. «Пособники», так она их называет. Всех, кто недостаточно ревностен к делу, на ее вкус. А ей по вкусу только самые ревностные.

— Мы должны добраться до этих пленных, — решительно сказала Вик. — Даже если придется заключить с ней сделку…

— Судья никогда не отличалась благоразумием, — пожал плечами Ризинау, словно все это было каким-то стихийным бедствием, над которым он был совершенно не властен. — С момента восстания она стала просто неуправляемой.

— Разве сжигатели не вам подчиняются?

— Н-ну… они люди непредсказуемые. Пылкие. Должно быть, поэтому их и назвали сжигателями! — Ризинау снова захихикал, но затем, увидев, что Вик явно не в том настроении, чтобы смеяться, откашлялся и продолжил: — Думаю, я мог бы послать им запрос касательно пленников…

— Или вы могли бы послать с запросом меня, — проговорила Вик, взглянув ему в глаза и не отводя взгляда. — Так поступил бы Сибальт. Вы нужны нам, чтобы работать над действительно важными вещами — нашим манифестом, нашими принципами. Позвольте мне поговорить с Судьей.

Ризинау эта идея понравилась. Его маленькие глазки заблестели при мысли о новых параграфах аккуратного текста. О высокопарных декларациях. О правах и свободах.

— Сестра! Я начинаю понимать, почему Сибальт был о тебе такого высокого мнения! Только возьми с собой людей.

— Обязательно.

Исходя из своего короткого опыта общения с Судьей, Вик решила, что людей лучше взять с собой побольше, и желательно готовых применить силу. К счастью, первый кандидат был как раз под рукой.

— Брат Гуннар? — Она скользнула взглядом по татуировке на кулаке Броуда. — Мне кажется, ты сможешь подобрать нескольких человек, которые умеют драться.

Он нахмурился поверх своих стекол.

— Я обещал жене, что не буду рисковать.

— Мы больше рискуем, если не сделаем этого. Если единственная дочь архилектора пострадает, его преосвященство не успокоится, пока мы все не будем болтаться на виселице.

Она бросила косой взгляд на Ризинау, уже начавшего объяснять своим снявшим маски практикам, как должен будет выглядеть новый памятник. Этот человек жил мечтой, которая запросто могла превратиться в кошмар для всех других.

— Если так пойдет и дальше, этот новый памятник станет нашей гробницей.

Все равны

Здесь правили сжигатели, и это было видно.

Дома стояли разграбленные, с разбитыми дверьми, свисающими с перекошенных петель. Дома стояли выгоревшие, с зияющими оконными проемами, с россыпями закопченных кирпичей от упавших дымовых труб, разбившихся на куски о запеченную солнцем грязь дороги. Повсюду были разбросаны мусор и осколки стекла, обрывки одежды и обломки мебели, словно разбросанные гигантским порывом ветра, пронесшегося через эту часть города. Здесь воняло, и чем дальше они шли, тем хуже. Запахи гнили, мочи, горелой древесины, застоявшегося дыма, варящиеся в общем котле липкой жары.

Сарлби крепко сжимал свой арбалет, цепкий взгляд перебегал от одного дверного проема к следующему.

— Не так уж много богатеев здесь жило до восстания.

— Вообще не было, — сказал Броуд.

— И все равно их ограбили и спалили.

— Бедняки неуютно себя чувствуют рядом с богатыми. Если есть выбор, они всегда предпочтут ограбить других бедняков.

Вик, обернувшись, прошипела через плечо:

— Не отставать! Держимся вместе!

— Не могу сказать, что мне так уж нравится выполнять приказы женщины, — проворчал Сарлби, но все равно подчинился.