Земной круг. Компиляция. Книги 1-9.

— Да, ваше высочество, — отозвался Огарок, по-прежнему с широко распахнутыми глазами. Похоже, ему просто не приходило в голову, что их можно прикрыть.

Они отошли, а Орсо остался стоять, хмуро разглядывая город и положив одну руку на живот.

— Хильди! — позвал он.

Девочка, в своем костюме барабанщика, сидела скрестив ноги на траве и плела венок из ромашек.

— Я немного занята.

— Добудь и мне курицу, ладно?

— Я бы и сама поела.

— Тогда добудь всем по курице. Хотите курицу, мастер Сульфур?

— Вы очень добры, ваше высочество, но мне необходимо придерживаться очень специфической диеты.

— Что, непросто овладевать магическим искусством, а?

Сульфур широко улыбнулся, показав два ряда блестящих белых зубов:

— Нам всем приходится приносить жертвы.

— Может, и так. Мне это, правда, никогда не давалось.

— Наверно, просто мало практики, — предположила Хильди.

Орсо фыркнул от смеха.

— Не могу отрицать. Боюсь, мастер Сульфур, я всего лишь хочу, чтобы меня любили.

— Все этого хотят, ваше высочество. Однако тот, кто пытается угодить сразу всем, не угождает никому.

— Увы, с этим я тоже не могу поспорить — пока что мне определенно не удавалось никому угодить.

Он внимательно оглядел мага, который, если не считать посоха, выглядел самым далеким от магии человеком, какого только можно себе представить.

— Вряд ли стоит надеяться, что вы смогли бы разобраться со всем этим при помощи… я не знаю, какого-нибудь заклинания?

— Магия может сравнять горы с долинами. Я это видел. Но за магию всегда нужно платить, и цена растет с каждым годом. По моему опыту, мечи стоят значительно дешевле.

— Вы говорите скорее как счетовод, чем как волшебник.

— Такие времена, ваше высочество.

— Наставник Пайк? Может, хоть вы соблазнитесь кусочком курятины?

Но наставник вовсе не выглядел человеком, которого радует мысль о курятине. Фактически, Орсо с трудом удержался, чтобы не отступить назад, когда к нему приблизилось это ужасное обгорелое лицо.

— Вы собираетесь вести с мятежниками переговоры?

— Собираюсь, наставник. — Орсо издал неубедительный смешок. — В конце концов, какой может быть вред от разговоров?

— Очень большой. Я не уверен, что его преосвященство одобрит ваши действия.

— Есть ли хоть что-нибудь, что его преосвященство одобряет? — засмеялся Орсо.

Однако лицо Пайка оставалось бесстрастным. Может быть, все дело было в ожогах. Может быть, ему тоже было смешно, но он был физически не способен улыбнуться. Может быть, внутренне он только и делал, что хрюкал от смеха. Впрочем, это казалось маловероятным.

— Видите ли, наставник, вся прелесть того, чтобы быть кронпринцем, состоит в том, что ты можешь сколько угодно болтать, выпрашивать, обещать и хвастаться, и все должны тебя слушать. — Он наклонился поближе к оплавленным останкам Пайкова уха, закончив вполголоса: — Однако у тебя никогда нет власти действительно сделать что-нибудь.

Пайк приподнял одну бровь — точнее, так бы это выглядело, если бы она у него была. Потом он едва заметно кивнул, возможно, даже с одобрением, и вновь отодвинулся, чтобы погрузиться в беседу с Сульфуром.

Орсо остался посреди пшеничного поля наедине с Танни, державшим зачехленное Стойкое Знамя, положив его на сгиб руки.

— Вы хотите что-то сказать, капрал?

— По моим наблюдениям, больше всего вреда бывает от героев, которым не терпится начать боевые действия.

Орсо расстегнул верхнюю пуговицу мундира. В районе живота мундир очень помогал, но воротничок порой невыносимо натирал шею.

— Ну, ничего не делать — это одна из вещей, в которых я действительно преуспел.

— Знаете что, ваше высочество? Мне начинает казаться, что из вас может выйти очень даже неплохой король.

— Ты мне все время это говоришь.

— Ну да. — Танни с понимающей усмешкой перевел взгляд на Дивизию кронпринца, неторопливо окружавшую город. — Но я впервые действительно так думаю.

Битва при Красном холме

— Как твоя нога? — спросила Рикке.

— Болит. — Изерн, наморщив нос, поковыряла ногтем швы. — И все еще немного жесткая.

Она со вздохом выпрямилась.

— Но это очень даже неплохо, когда речь идет о стреляной ране.

Засунув два пальца в свой кошель, она принялась намазывать что-то на розовую, сморщенную кожу вокруг раны. Теперь настал черед Рикке морщить нос: запах у мази был совершенно неописуемый.

— Клянусь мертвыми, — выговорила она, пытаясь не дышать, — что это?

— Лучше тебе не знать, — отозвалась Изерн, принимаясь заново перебинтовывать свое бедро. — Когда-нибудь, если в тебя попадет стрела, мне может понадобиться намазать и тебя тоже, и мне бы хотелось обойтись без возражений.

Она застегнула повязку булавкой и встала. Морщась, потерла бедро большим пальцем, согнула и разогнула колено, попробовала перенести на него вес.

— Знание — не всегда подарок, видишь ли. Порой лучше оставаться окутанным уютной темнотой неведения.

Изерн затолкала катышек чагги за губу, потом скатала двумя пальцами еще один и протянула Рикке. Та надкусила его, наслаждаясь кислым, земляным вкусом, который казался ей таким отвратительным, когда она только начинала жевать, но от которого теперь не могла отказаться ни за какие деньги, и тоже сунула за губу.

Было холодно. Огня они не разжигали, чтобы Стуровы разведчики не увидели их и не разгадали ловушку. Рикке почти не спала, все тело у нее болело, она чувствовала голод и одновременно тошноту — и черт побери, как же она нервничала! Постоянно вертела пальцами, мусолила языком катышек чагги, теребила руны на шее, трогала кольцо у себя в носу…

— Кончай ерзать, — сказала Изерн. — Никто из нас не будет драться.

— Я могу беспокоиться за тех, кто будет, верно?

— В смысле за твоего Молодого Льва? — Изерн ухмыльнулась, показав кончик языка через дырку в зубах. — Нельзя же всю жизнь только и делать, что трахаться!

— Это так. — Рикке выдохнула клуб морозного пара. — Но можно к этому стремиться.

— Мне случалось слышать и о менее благородных целях, тут ничего не скажешь.

Молчание затягивалось. Молчание, нервозность, и к тому же кто-то еще затянул песню глубоким басом. Ту, старую, о Битве в Высокогорье, где ее отец одолел Бетода. Старые битвы… Старые победы… Может быть, когда-нибудь в будущем люди будут слагать песни о Битве при Красном холме? Но если так, кого в них будут славить, а кого оплакивать?