Земной круг. Компиляция. Книги 1-9.

— Я оставил там свою трость…

— Для этого у тебя есть я.

Савин взяла его под локоть, накрыв предплечье одной ладонью и одновременно крепко ухватив другой снизу, так что она могла поддерживать Лео, делая вид, будто это она опирается на него, и увести его подальше от площади Маршалов к более тихим кварталам, создавая иллюзию, будто он ведет ее.

— Такова политика. — Она улыбалась прохожим, как будто это был самый чудесный вечер в ее жизни. — Здесь нужно действовать тонко. Каждая вещь делается определенным образом.

— То есть я должен был просто сидеть, так, что ли?

— Для этого в Открытом совете и установлены сиденья.

— Смотреть, как человека осуждают только из-за его положения…

— Я знаю из доверенных источников, что его вина несомненна, — сказала Савин, но Лео ее не слушал.

— Мерзавец! Деспот! Приказать вывести из зала лорда-губернатора Инглии! Выволочь, словно побродяжку…

— А чего ты ожидал? — резко отозвалась Савин, впиваясь пальцами в его руку. — Ты не оставил ему выбора.

— Что? Ты занимаешь его сторону? Кажется, мы с тобой…

— Лео!

Савин повернула его лицо к себе, так, чтобы он поневоле должен был посмотреть ей в глаза. Она заговорила, без страха или гнева, спокойно и авторитетно. Так, как говорят с собакой, обгадившей ковер.

— Стороны? Думай, что ты говоришь. Он — Высокий король Союза! Это единственная сторона, которую следует принимать во внимание! И он не мог себе позволить не ответить на вызов, брошенный перед лицом знатнейших дворян страны. Люди оканчивали свои дни в Допросном доме за меньшие проступки!

Лео уставился на нее, тяжело дыша. Потом, внезапно, у него словно бы закончились силы сопротивляться.

— Черт. Ты права.

«Разумеется, я права», — хотелось ей ответить, но она промолчала, заправляя за ухо выбившуюся прядку волос и давая ему время добраться до истины самому.

— Дерьмо. — Лео закрыл глаза с видом полнейшего расстройства. — Я выставил себя идиотом.

Савин снова повернула его лицо к себе:

— Ты выставил себя человеком горячим, принципиальным и смелым. — А также полнейшим идиотом, но это было и так понятно. — Ты выказал все те качества, которыми люди в тебе восхищаются. Которыми я в тебе восхищаюсь.

— Я оскорбил короля! Что мне теперь…

— Для этого у тебя есть я.

Она вела его, делая вид, что следует, и говорила вполголоса, словно они просто обменивались нежными пустяками:

— Я поговорю с отцом и устрою тебе возможность принести извинения его величеству. Ты будешь улыбаться и покажешь себя обаятельным, но вспыльчивым молодым героем, каков ты и есть. Ты дашь понять, насколько для тебя тяжело поступиться своей гордостью — но ты поступишься ею, вплоть до последней капли. Ты объяснишь королю, что ты солдат, а не придворный, и скажешь, что ты позволил порыву чувств овладеть тобой, но что это больше никогда не повторится. И это действительно никогда не повторится.

Она улыбнулась, и они пошли дальше — пара, которой восторгается весь Союз, они ведь так подходят друг другу, так любят друг друга! Правду сказать, ей доводилось проходить с улыбкой и через гораздо худшие вещи. Савин смотрела прямо перед собой, но чувствовала, что Лео не спускает с нее глаз.

— Я думаю… — вполголоса сказал он, наклонившись к ней, — …я думаю, что я, наверное, самый счастливый человек в Союзе.

— Не говори глупостей. — Савин похлопала его по локтю. — Ты самый счастливый человек в мире!

Выбор

«Щелк, щелк». Медно-рыжие волосы сыпались вокруг ее босых ног, сыпались на ее босые ноги. Твердые пальцы держали ее за голову, наклоняя в одну сторону, потом в другую. «Щелк, щелк».

— Не бойся, это всего лишь волосы, — сказала Изерн, замирая с ножницами в руке. — Волосы отрастут.

Рикке посмотрела на нее, нахмурившись.

— Отрастут.

«Щелк, щелк» — волосы продолжали сыпаться, словно проходящие мгновения, словно потерянные мгновения.

Трясучка положил ей на плечо тяжелую руку:

— Лучше сделать дело, чем жить в страхе перед тем, что ты должен сделать.

— Так говорит мой отец, — отозвалась Рикке.

— Твой отец мудрый человек.

— Из всех, кого ты ненавидел, его ты ненавидел меньше всех.

Ее отец печально кивнул:

— Когда меня не станет, им понадобятся твой хребет и твои мозги. — Он был стар, согбен и сед. — И твое сердце тоже.

— И мое сердце тоже.

Рикке не была уверена, что собиралась спускать тетиву, но ее стрела воткнулась пареньку в спину, как раз под лопаткой.

— А… — вымолвила она, потрясенная тем, насколько просто оказалось кого-то убить. Паренек обернулся со слегка обиженным, слегка напуганным видом — но далеко не настолько напуганным, как была сейчас она сама.

Рикке крепко сжала веки. Во имя мертвых, как болит голова! Тыкает в лицо — «тык, тык, тык».

— Оставь его при себе, и тебя ждет великое будущее. Поистине великое! Или избавься от него, будь просто Рикке. Живи своей жизнью. Рожай детей и учи их песням. — Кауриб пожала плечами, обсасывая рыбьи кости, и поднявшийся ветер дунул и взметнул над костром сноп искр, понес их вдоль гальки и дальше, над черной водой. — Вари кашу, пряди, сиди в отцовском саду и смотри на закат. Делай все то, что делают в наши дни обычные люди.

— Они делают то же, что и всегда, — проворчал Трясучка. — Умирают.

Изерн сжала ее плечо:

— Ты должна выбрать. Ты должна выбрать сейчас.

Боль проткнула ее голову, и Рикке завопила. Она вопила так громко, что у нее сорвался голос, и остаток вопля перешел в хриплое сипение. Потом в сиплый хрип. Потом он стал смехом. Смехом Стура Сумрака — влажные глаза смотрят на нее, он ухмыляется зрителям, пританцовывая, дразнясь, и золотая змея кольцами обвилась вокруг его тела.

— Сломай то, что они любят!

Его меч пронесся в воздухе, оставляя сияющий след. Тысячу сияющих следов. Она знала, где он будет в следующий момент, в любой момент. Она знала меч и знала стрелу. Она знала слишком много. Трещина в небе зияла широкой щелью, и она плотно сжала веки. Теперь ей был слышен только лязг металла. Гром голосов и копыт, сталь и ярость.

Она открыла глаза, и — во имя мертвых — битва! Сражение в ночи, но освещенное факелами так ярко, что было светло как днем. Или это дым? Обломанные колонны, словно обломанные зубы. Лев, мятущийся под ветром, истрепанный, весь в пятнах. Отсветы солнца на разрушенной башне.