Земные и небесные странствия поэта
Шрифт:
А ведь демократия — это равенство человеков?.. Да?..
И тогда почему одни, убиенные, мчатся слепо по рекам, а другие, убийцы живые, летят на лимузинах в Кремль, в Европу, в Америку…
Но!
… Но бои братские шли в Душанбе…
В арыках тихо, прирученно лежали убитые боевики демократии и их враги — боевики коммунизма…
Почему-то и у тех, и у других часто были отрезаны, оторваны руки…
Какой-то скоротечный, кровавый, полевой командир-философ сказал-приказал: “Кто бросил кетмень и взял в руки автомат — тому отрезать руки…”
Таких рук оказалось много…
Я
Звери мудрей человеков, что ли?..
Но!..
Но новые демократы говорили, что при коммунизме народ тупо угнетали, давили, как виноград, и вот теперь явилось святое вино свободы, и народ радостно вырвался из неволи, и пусть теперь погуляет, раскрепостится в братских боях, в реках и арыках крови…
Ведь из великой крови родится великая Свобода и Демократия!.. Как из молока рождаются сыр и сметана…
О!.. О, щедроумные!..
Но!..
Но так было в родной, недоступной, небесной, великой ковбойской Америке!.. так будет и у нас!..
И вот наши таджикские ковбои, и наши русские ковбои, и наши чеченские ковбои убитые лихо плывут в родных реках — в горных и в долинных…
И!..
И вот горит моя саманная, глинобитная кибитка…
Моя православная пылкая матушка во время городских боев смело прятала в нашей кибитке беглых людей-погорельцев, у которых тоже сожгли дома.
Тут были таджики, узбеки, евреи, цыгане, русские человеки…
Еще недавно они назывались “советскими людьми”, но вот за одну ночь, когда Таджикистан объявил себя свободным, — явилось вавилонское разделенье, кишенье людей и народов…
Суфий Ходжа Зульфикар говорит: “Бог знает один язык, а дьявол знает все языки… Любовь говорит на одном языке… А ненависть — на всех языках…”
И вот заговорили все языки…
И встали все заборы, все стены, все языки меж людьми…
О Боже…
Воистину, миром правят Слова…
Слова могут быть истинными и лживыми…
Вот нынешние коммунисты, ратующие за равенство людей и клеймящие властительных воров, на деле являются истинными демократами, а демократы, бесы, вновь ограбившие, как в 1917 году, народ, конечно же, являются новыми коммунистами-большевиками… Однако, они находчиво называют себя антикоммунистами!.. И многие верят им… Волки пришли в овечьей шкуре… Большевики пришли в шкуре демократов…
Вот она — игра шальных, кривых слов…
Поистине — “Вначале было Слово”!
Прав поэт: “Словом разрушали города!..” И империи!..
И Слово правит миром… Только Оно!..
Господь правит миром чрез Слово Истины!..
Но вольный безбожный человек искажает Его…
Есть древляя сладость во лжи…
И многие человеки любят сладость эту…
И…
…И вот нехотя, сыро, дремуче, плакуче, раздирающе горит моя глинобитная кибитка. Её ночью подожгли любители лжи… Облили бензином и подожгли…
Моя матушка прятала в кибитке и раненых: она не делила их на коммунистов
и демократов…У них были одинаковые страждущие тела, и раны в телах, и души были страдающие, одинаковые…
И только слова, идущие из их уст утихающих, были разные…
Таджики почитают старших и мудрых, и они почитали матушку мою во днях, но не ночью, но в гражданской войне нет старших и мудрых.
И нет дней, и ночей, и нет Бога, а есть дьявол убиенья…
И вот ночью слуги дьявола подожгли кибитку с ранеными…
Кибитка глинобитная неохотно горела, и моя умелая, быстрая матушка успела вынести всех раненых во дворик-хавли.
А потом она стояла и в ночи глядела на свой горящий дом, который пережил великую войну и великого во пролитой крови Тирана Сталина, но не пережил бесов-воров-демократов…
О Боже!.. Матушка, зачем? зачем? зачем?..
Я как бы наяву вижу свою горящую кибитку и мою мать близ неё…
Вот она стоит и глядит на огонь…
Но потом она вспомнила, что в огне остались её рукописи-черновики Таджикско-русского словаря, который она собирала всю жизнь свою, страстно и очаровано кочуя по мирным, лазоревым, гостеприимным, святым таджикским кишлакам, где теперь вместо неё бродила древняя цыганка-смерть… да не с ветхой косой, а с автоматом Калашникова, собирая свой необъятный урожай и свой нищий словарь: у Смерти словарь из одного слова: “смерть”…
Но матушка, не задумываясь, закрыв лицо руками, как будто это могло помочь, бросилась в горящую кибитку.
И вынесла слегка обгоревшие рукописи и радостно улыбнулась: “Успела! Успела! Успела!.. Тут все богатства таджикского великого языка!..”
Она успела спасти рукописи, но и успела надышаться невозвратимо огнем, и опалить горло и легкие насквозь, намертво…
Она тут же, во дымном моем дворике, в нашем дворике, где далеким, вечным, неупиваемым медовым летом я спал на железной кроватке и где её ночное лицо в звездах плыло, витало, любило надо мной, — она тут же тихо опустилась на землю горячую от близкого пламени, и тихо, улыбчиво померла… преставилась… отошла к тем звездам…
Еще она спасла от огня мою детскую обгорелую подушку, которую я потом забрал в Москву…
…Матушка! Матушка! Зачем спасать из огня рукописи, когда в огне горят человеки…
Иль Слово выше человеков?..
О Боже!..
Опять я не знаю, не знаю… не ведаю…
Опять доселе я наяву вижу тот горящий дом и матушку мою, хлопочущую близ него…
О Боже…
Этот дом вечно будет гореть и матушка вечно будет стоять близ него…
Я не успел тогда из-за войны…
И только через несколько дней на военном самолете я прилетел с Памира в Душанбе, чтобы забрать матушку свою и похоронить её на Серафимовском кладбище в её родном Ленинграде, где она родилась и где завещала похоронить её рядом со своими родителями… моими дедом и бабкой, которые погибли от голода в ленинградскую блокаду…
Я не успел…
…И вот я сижу в родном дворике-хавли своём около еще тлеющего пепелища своего и не знаю, как отвезти матушку свою на аэродром, откуда военный самолет улетает в Москву, и я договорился с летчиками о том, что они возьмут нас…