Земные и небесные странствия поэта

Потухают раздольные, неспокойные колокольцы лесные на точеном, выточенном словно из перламутра, недетском лице.

Что-то страшное, пронзительное, языческое, русалочье промелькнуло в очах её и погасло, как вопль на болоте…

А потом она быстро, призрачно пропадает в туманах, хлябях, болотах, кривых дорогах, уже не ведущих никуда, потому что окрест деревни опустели…

Последнее, что я увидел, была короткая лопата что ли в мешковине, которая была криво привязана к багажнику велосипеда, и я подумал: “Зачем ей лопата на дорогах?”…

О Боже!..

Ангел Серебряные Власы…

…Но за все мои страданья и страхи меня ждало чудо на дороге!..

Быть может, только на Святой Руси бывает такое снежное знаменье…

Туман неожиданно расступился, раздался, разбежался…

Стало далеко и прозрачно, студено, кристально видно…

И я быстрей поехал, и вдруг что-то дробно, шумно сыпануло на машину за моей спиной.

Я оглянулся и увидел, что первая снежная россыпь, первая ранняя метель, как белая сеть летучая, рассыпчатая настигает меня…

О Боже!.. Как свежо и прекрасно!..

Как рано на Руси является долгая, лютая хозяйка-зима!..

И я увидел, как хрустальная, алмазная россыпь летучая посыпалась на придорожные золотые дубравы!..

Какая свежесть! Какая невиданная красота!..

Я вдруг вспомнил того золотого шмеля в горах, бегущего от первой горной метели… Я?..

Но “первый снежок — не лежок”…

И я вспомнил опять стихи поэта безвестности неприкаянности русской — бродяги Z:

..Сыплет, сыплет снегопад на осенние леса…

Ах, Господь! Зачем на золото серебро кладешь?

Смоляные мои кудри продирает дрожь!

Смоляные мои кудри серебром звенят!

Ледяные мои кудри, как застывший водопад…

Ледяные мои кудри, как уснувший звездопад…

И я все повторял: “Ах, Господь, зачем на золото серебро кладешь?”…

О Боже!.. “Ледяные мои кудри, как уснувший звездопад”…

Я остановил машину и вышел на дорогу — в первую, свежую, девственную метель…

Но тут случилось чудо: метель остановилась, унялась, улеглась тихо, льстиво у моих ног, как белая собака покорливая или козочка Марфина белоснежная…

Тогда я сел в машину и медленно поехал.

И — о, чудо! — метель, как живая, вновь понеслась за мной и осыпала машину россыпью перлов жемчужных!.. О!..

Тогда я вновь остановился и вышел на дорогу, и метель унялась, утихла…

Она играла со мной, как живая!..

И так было много раз!..

И никогда в жизни я не испытывал такого трепетного детского восторга, как от игры с живой первометелью…

Но потом я устал и рванулся, помчался по дороге, и метель помчалась за мной, и в этом белом, искристом вихре я радостно мчался по дороге родной Руси моей! Да!..

О Боже!.. Вот невиданное счастье!.. Неслыханное явленье русской природы — прирученная, словно привязанная метель!..

И она мчится! скачет за тобой! обнимает тебя! опутывает… обдает дивной колючей свежестью! не отпускает… летит!.. догоняет… обгоняет… кружится… вихрится… сыплется…

Живая трепещущая метель…

Такое бывает раз в сто лет? да?..

Да!..

Но тут, в снежном мареве сыпучем, я слышу рев встречной милицейской машины — мы едва не расшибаемся, не сталкиваемся в слепой метели… О!..

Вот она, коварная метель!.. Подруга неверная дорожная моя!.. Едва не замутила! не закружила! не убила меня!.. не запеленала в ледовый саван меня!.. Айда!..

А в сладкой метели и горькой смерти можно не увидать не услыхать, как в белом слепящем сне!..

И улететь в иной мир в летящих снегах!..

…Два милиционера с автоматами выходят из машин и спрашивают меня:

— Гражданин, вы тут не видели на дороге девицу на велосипеде?..

Я почему-то молчал…

Я еще витал в метели…

Тогда один из них словоохотливо поведал мне:

— Тут, на дорогах, работает-гуляет юная проститутка… Льняная ведьма… русалка-берегиня болотная с синими глазами…

Тут же везде болота Блудовы непроходимые с бездонными ямами-еланями-топями несметными, покрытыми лишь обманными атласными купавами. Ступишь — топь, как живая, зачавкает, пожрет тебя… Она из этих топей и вылезла…

Вот едет мужик на дорогой тачке — а она манит его: “Сударь, хотите женщину? Хотите древнюю русскую любовь отведать в медовом стогу сена с медовухой золотой?.. С песнями и плясками древнерусскими забытыми?.. Я умею все…”

Мужик — новый русский — говорит завороженно: «Давай в моей шикарной, двуспальной тачке трахнемся! сольемся! сойдемся! сотремся! собьемся, как молоко в сметану да масло!.. Айда!..»

Она смеется, волосами льняными вьется русалочьими, и глазами ошпаривает, как синими морями-океанами, да говорит бизнесмену: “Таких тачек, как у тебя, в мире много — а копна русского сена! а сеновал с жучками щекочущими и душистой, терпкой медовухой — только здесь получишь! в поле!..

Гляди! Вот стог-то у дороги золотой ждет! открытый! пуховый!..

Ни одна постель не сравнится с податливым, широким, качливым, колыбельным деревенским, первозданным сеном, сеном медовым!.. Айда! Гойда!

А еще я буду тебе голая петь да плясать забытые хороводные песни, пляски русские!.. Нынче русская исконная песня да пляска русская, а в них душа русская, убиты, забиты чужой музыкой…

А я эти песни пою да пляски пляшу, да хожу в древнем убитом сарафане-кумачнике!.. И щекотать до смерти могу, как русалка!..”

Тут милиционер молодо вздохнул, как будто сам он попробовал этих песен и плясок:

«…Вот бизнесмен, переспелый перепел, выходит из машины и идет с русалкой в стог близкий у дороги или в полевую копну тихую, душистую…

Только пачку презервативов с собой берет — веселый, зачарованный, завороженный… не знает он, что он уже приговорённый…

Тут, в сене, она вынимает и надевает на себя старинный сарафан-кумачник, и кокошник, и сафьяновые сапожки и поднимает два кубка с медовухой! и они пьют! и она не обманывает: пьет вместе с бизнесменом до конца…

А потом голая пляшет, извивается, чарует, поет старинную песню “Скакал казак через долину”.