Земные и небесные странствия поэта

— Эй, человек! ты нарушил Зону! Тут склады водородной бомбы ННН…

— Я заблудился в ливне в травах в Руси в поле. И кто ныне на Руси не блуждает не тонет одинокий?

— Ты кто?

— Я поэт.

— Поэт? Что это?.. Что-то вроде шпиона… Мы слышали по рации твои песни…У нас все поле, вся Русь, весь народ прослушивается. Тебя убить надо! расстрелять надо! закопать сволочь гада певца врага надо! разорвать разодрать растянуть четырьмя конями!..

Айда! Гойда! Берикилля! Уран! Ура! Айда!..

Но ты черный пыльный наполовину. Ты азиат. Ты наш. А мы не убьем тебя, а накормим всласть вмасть русским хлебом… Ха-ха!.. Русские любят хлеб и водку!.. Уйда!..

И солдаты охватили обняли Тимура-Тимофея и стали рвать драть с поля мокрые полегшие ржаные остистые тяжкие сонные колосья и запихивать ему в рот.

И он смиренно показал им язык свой уже израненный и сказал:

— Я уже избил однажды свой язык колосьями этими

Но они сказали:

— Зачем снова запел? Зачем снова на Русь пришел? Зачем в Зону вошел?..

И много шершавых душных злых колючих мокрых колосьев вложили вбили втиснули вмяли умело в рот в горло в гортань его.

И он стал задыхаться и умирать и из последних сил рванулся от них и побежал в туман в ливень во тьму тесных трав и адов прожектор-охотник оставил его и солдаты потеряли оставили его…

Берикилля! Уран! Ура!..

И у Тимура-Тимофея не было зла на солдат, а было ему жаль их, ибо обманутые затравленные были и святой огонь юности их вожди их давили кромешными сапогами топтали и направляли во зло…

И Тимур-Тимофей был рад, что Мария-Динария затерялась в травах и прожектор не нашел ее и не встретили ее солдаты и не надругались над ней…

…Мария-Динария! невеста! возлюбленная моя! где ты? где наш храм? где наша венчальная свеча?..

И Тимур-Тимофей долго бежал блуждал в безысходных беспробудных затопленных ливнем плывущих хладных травах а потом остановился и стал судорожно неумело вынимать изо рта шершавые неподатливые колосья.

И долго…

И колосья стряли впивались ползли цеплялись в горле его и не давались ему и его рвало било мутило.

А вокруг нощь была, ливень был, трава по горло была мокрая, а в горле колосья душные были.

Русь ночная была вокруг. Поле! тьма! вода! трава! И ни огня…

Господь, куда?..

…Мария-Динария! возлюбленная моя! я утонул в реке Кафирнихане а тебя убили солдаты в поле конопляном… да!..

И я мертв и ты мертва! и мы в загробных водяных травяных русских полях! и зачем нам венчальная свеча?.. Русь — ад а разве в аду есть муж и жена?..

О Боже, зачем тут быть живым?..

…И Тимур-Тимофей брел в ночных травах и все виделись ему чудились мнились призрачно за стеной ливня древлие смутные спасительные переславльские золотые осенние октябрьские рощи рощи рощи.

И по древнему русскому инстинкту хотелось ему схорониться от поля от дождя в лесах, как хоронились береглись от татар беглые русичи…

…Иль туман? иль татарин? иль туча? иль ночь

грядет?

Я один в переславльском дождливом бездонном

колодезном поле

В золотистой смуте истоме мерцаньи стояньи

октябрьских свистящих неближних лесов

Где ты мой листопаде кроткий?..

Но поэт потерял путь в травах и тут стала его дрема сонь гнуть одолевать от усталости от ливня от холода сырости земляной травяной и от анаши, которой он много изъел искурил, пока летал в небесах Руси…

Сонно зябко ему стало… Сонно сонно…

…Ай Мария-Динария! ай возлюбленная невеста моя! я устал! я полягу посплю в мягких лестных травах! в зеленых нежных травяных постелях одеялах!.. в луговых овсяницах!..

Тут так дурманно сонно сладко пахнет полевым анисом и диким укропом! так спать хочется! такая ночь окрест! такая Русь окрест!..

И нет путей стезей в ливне в дожде! и нет огней!..

И если я не утонул в реке — то усну утону изойду в травах ливневых Руси… Иииии…

Эй эй эй…

Эй Русь! еще один твой сын неслышно безвестно канул средь полей средь травяных глухих пустынь зыбей!..

Эй! эй! эй!..

Где там помощь на ночной Руси?.. Егда её и в денной Руси нет…

Эй! эй!.. затонул заснул еще один русский бедный малый червь человек… Ей! ей!..

И Тимур-Тимофей стал в травах и уже не было страха в душе его и он в последний раз огляделся окрест, перед тем как лечь и уснуть забыться навек в травах…

…Ах, горька тленна жизнь… Ах, сладка вечна смерть… — шептал безнадёжно поэт опускаясь в вечные травы и становясь травой…

Но тут неподалеку от себя — невысоко над травами — увидел он льдистый узкий зыбкий огнь огонь…

…Изба что ли?.. Деревня что ли?..

Но огонь медленно шел двигался над травами.

Свеча? Факел? Светоч? Лампа?..

Странно дивно, что не гибнет не гаснет она в ливне…

И тут Тимур-Тимофей вспомнил адов кромешный прожектор и содрогнулся…

Но этот огонь зыбкий кроткий текучий кочует движется живет зовет над травами.

Тогда Тимур-Тимофей пошел на огонь.

И тут иль показалось ему иль вновь явилась пробилась узкая тропа в мокрых несметных травах и идти стало легче в море трав.

И огонь кочующий стал ближе.

И тут неслышно возрос явился из беспробудных трав из недр тенет травяных человек в военной гимнастерке, в галифе с красными генеральскими лампасами и в хромовых сапогах.

И как многие русские люди, он, помочившись в травах, на воле, забыл застегнуть ширинку галифе и оттуда выпали явились как гроздья несметные виноградные осенние жухлые его громадные ядра-орехи и малый скудный дитя корень-фаллос.

И он сказал: