Земные и небесные странствия поэта
Шрифт:
Отец кто они?..
— Сын никому не говори! тут божья тайна!..
Иль тут вино ало старинное ало бухарское ало дурманное наши головы расплескало затуманило?..
Иль мы блаженно терпко пианы?..
— Отец я не пил вина!..
Моя пиала нетронута как снега окрест кибитки!..
Но я видел! видел! видел — когда один из локайцев ел
плов — он неосторожно распахнул несметный власатый чапан чабана и я увидел белоснежное смятое тугое крыло…
И по крылу полз смоляной муравей тля
И локаец быстро смахнул рукой кусачего жалящего муравья тлю и мгновенно сокрыл крыло тайное но я видел…
— Сын! ты остроглаз как всеголодный всепогодный гриф бо-
родач иль ягнятник орел!..
Сын значит тут не тленное бухарское кровомутное мимолетное вино а древняя извечная божья тайна!..
Это ангелы смерти Мункир и Некир…
Они приходили за мной…
Да пожалели?.. отлетели? да следов на первоснежье девьем нежном не оставили?..
Но ты видел как они алчно ели как руки их дрожали?..
В войну гражданскую голодны и ангелы…
Но чт’о нечаянные наши гости ангелы!..
Я знаю — в кишлаке Зидды к нищему старцу Ходже Муфаззалу явилась тайно сама смерть-хозяйка человеков цыганка — последняя земная гостья в кашмирском платке глухом яроцветастом но с босыми побитыми беззащитными ступнями…
Ходжа Муфаззал не узнал ее но поставил на дастархан всю нищую еду что была в доме — до последней крошки лепешки заветной…
И до слез пожалел цыганские кочевые дрожащие босые ноги гостьи и отдал ей свои последние сапоги-чарохи…
А сам остался голодным и босым хотя была зима и лютый снег стоял окрест его забытой заброшенной кибитки…
Тогда хозяйка-смерть подивилась щедрости нищего Ходжи Муфаззала…
А уж она-то знала тучное неоглядное гостеприимство царей и владык мира!..
А тут смирилась отступила и поникла и увяла…
И кашмирским платом слезу сиротскую с неуловимого лица лика утирала утоляла…
И ела алчно нищий хлеб старца Муфаззала и грызла его дряхлый каменный сыр-панир и сосала беззубо самаркандскую халву и улыбалась благодарная…
И не взяла его с собой и тихая очарованная ушла в его чаро-хах на ледяных босых ногах своих дрожащих…
Сама Смерть перед Добром смиряется…
Сама Смерть перед Любовью умирает как мартовский снег под солнцем…
Да!.. Айхха!..
А таких щедрых нищих человеков и кибиток много на бедной родине моей…
Все!..
Глава XXVIII
ГОСТЕПРИИМСТВО ТАДЖИКОВ В ГРАЖДАНСКУЮ ВОЙНУ
Дервиш сказал:
— Однажды меня и сына моего Касымджона позвали на свадьбу в далекий кишлак Хушьери…
Зачем на яростной сладостной здешней земной свадьбе Дервиш и хладная небесная мудрость его?..
Тут нужны певцы плясуньи масхарабозы цыгане со змеиными дурманными струнами своими.
Мудрость и жизнь всегда были врагами…
Айхха!..
Но
пошли мы с сыном на свадьбу по весеннему варзобс-кому ущелью…А в кишлаке нас встретили праздничные люди с бьющимися дойрами-барабанами в руках и дойры заглушали шум белопенной вешней реки Вазроб-дарьи…
И усадили нас на ковры где сидели самые дорогие древние родные гости…
И поили вином отборным и ублажали пловом пахучим…
И дарили нам свежестеганые одеяла и подушки и халаты расписные…
О великая щедрость горцев превышающая самые высокие горы!..
Хотя видел я пустынные голодные глаза детей…
Потому что гражданская война на родине моей…
А война и голод вместе ходят…
Но!..
…Ах как летуча медова свадьба у реки в кишлаке Хушьери где впервые ноги наши ступили на приречную курчавую многоголосую хрустальную траву…
Среди родных незнакомых курчавых зеленых кишлачных людей что кротки и улыбчивы…
Ах Аллах нет ничего слаще на земле чем ласка чужих людей что стали родными внезапно!..
Айххха!..
А может и нет на земле чужих людей а все родные?..
Да не все это чуют знают…
Господь Ты знаешь и улыбаешься в небесах…
Потом вечер тучный сизый богатый пришел у реки…
И мы веселые отягченные плотью и ликующие душой пошли прочь от кишлака…
И дервиш сказал обнявши одного из пьяных жителей Гуль-мамада-мулло:
— Брат! Как сладок материнский молочный безвинный со-
сок — кишлак твой Хушьери!..
Как необъятно гостеприимство таджиков!..
Истинно говорит Великая Книга Китоб Уль Умма:
«И не забывай о странноприимстве ибо под видом странников
могут прийти ангелы божьи! Ангелы Аллаха!»
Тогда Гульмамад-мулло сказал свесив курчавую веселую голову виновато:
— Наш кишлак Кондара… Хушьери намного дальше…
Там в тумане миндальном у зиддинского перевала!..
…Айхх!..
Так мы забрели в чужой кишлак!.. Но никто не сказал нам…
Такова щедрость и кротость народа моего…
…И это было в гражданскую войну когда пуль из автоматов летящих было больше чем лепешек из тануров горячих…
А таких кишлаков и человеков на родине моей в Таджикистане много.
Все!..
…Но!..
Так коротка в горах таджикских блаженная талотекучая зима!..
И вот уже чадит чудит ворожит куст первоминдаля у нагорного кишащего курчавоглиняного ручья!..
Февраль! Все двести сорок восемь моих залежавшихся сирых костей болят молят хрустят…
А я и в этом смертном хрусте тленной плоти не устал жить! не устал уповать… Как кеклик-куропатка в клетке весенней…