Земные наши заботы

приезжают сюда частенько), и музыкальная школа, и просторная средняя школа,

и светлый детский комбинат, и не менее уютный Дом для престарелых, и филиал

службы быта, почти все улицы покрыты асфальтом, озеленены и освещены. Так

что нет вроде бы причин, которые обычно побуждают к миграции, к поискам

лучшего.

В Чулаковке остаются многие выпускники школы, в село возвращаются парни из

армии, приезжают на постоянное жительство из западных трудоизбыточных

областей. Есть каждый год пополнение, и немалое. Но я бы пошел против

истины, если бы добавил к этому фразу, которая так и просится: мол, никто из

села не уезжает и не думает уезжать. Уезжают, и не только на учебу, не

только после школы, и переселенцы не все оседают, хотя и дают им ключи от

отдельного дома в день приезда: приехал — поселяйся, живи, работай. Работы

хватает, заработки хорошие. Но нет свободной минуты для отдыха, особенно у

животноводов. Труд «от зари до зари» утомляет людей, даже влюбленных в свое

село.

Вот и собеседница моя, увлеченно рассказывавшая о родной своей Чулаковке,

вдруг вздохнула, словно что-то неприятное вспомнила, и сказала:

— Жизнь-то нынче хорошая. А вот, видно, дурная такая натура: наелись,

напились, теперь и понежиться захотелось. Хочется пожить так, как в городе,

чтобы работать по часам, чтобы отработал свое и — бултых в море.— И

попросила меня: — Так что при случае, если встретишься с каким большим

начальником, который планы утверждает, то скажи ему: по-городскому, мол, им

дюже жить хочется. И еще скажи, что дома в планах своих может оставлять

деревенские, но чтобы в них не только на ночлег люди возвертались.

Не тут ли, не в условиях ли труда кроется главная причина продолжающегося

оттока? Спросил об этом у председателя, которому только что два заявления о

приеме в колхоз супруги вручили. Правда, едва супруги за порог, вошла другая

пара — с заявлением об уходе из колхоза.

— Так оно и есть, — проговорил задумчиво председатель,— чем меньше

людей, тем больше у них нагрузка. А чем больше нагрузка, тем меньше

согласных нести ее. Стараемся переложить тяжесть на плечи машин и

механизмов, да все как-то неловко получается. То вовремя переложить не

успеваем, то механизмы капризничают: одно не так спроектировали, другое не

так смонтировали, третье вовсе противоречит той технологии, какая

предусмотрена проектом. И на всех фермах, введенных в строй всего лишь год-

два назад, можно видеть, как местные умельцы что-нибудь переделывают,

выламывают, упрощают, иначе доярки отказываются работать, а коровы — давать

молоко.

В поездке по району я всюду натыкался на «демонтаж» привязного устройства на

фермах. Не знаю, как его назвали конструкторы и проектировщики. Это своего

рода автоматические клешни, охватывающие коровью шею наподобие хомутов,

выполненных из металла. По идее они должны работать так: когда надо

выпустить коров на прогулку или выпас, доярка нажимает кнопку — и все эти

клешни раздвинутся, коровы освобождены. А как их «привязать», когда они с

прогулки вернутся? По той же идее все стадо должно разойтись по стойлам,

каждая корова сунуть голову в эти клешни — и доярке остается лишь нажать

кнопку, чтобы все хомуты «засупонились». Но так как сами коровы не снабжены

пока еще автоматическим устройством, то исполнение вроде бы несложных

движений проходит без должного автоматизма, а то и вовсе отказываются

исполнять. И приходится не всех разом, а каждую корову в отдельности

понуждать в клешню голову сунуть, потом засупонить, но уже не с помощью

кнопки, а обрывком проволоки. Однако операция эта не под силу женским рукам,

надо на открутку и закрутку звать мужчин, у которых тоже не очень проворно

это дело получается.

Надоело животноводам вот так «запрягать» и «распрягать» коров, развернули

повсюду борьбу за ликвидацию привязного автоматического устройства. И я уже

знал: где с фермы доносятся громкие выражения в адрес «шибко ученых людей»,

там идет реконструкция — оборудуют стойла обычными привязными цепочками.

Несколько раз и мне доставалось: мол, одни изобретают и диссертации на этом

защищают, другие пишут и хвалят, не имея должного понятия о том, что хвалят.

Поэтому обстоятельного разговора на фермах не получалось.

Почти в каждом хозяйстве реконструируются или строятся новые фермы. И всюду,

как ни странно, проектировщики «ведут поиск», всюду строят и гадают:

получится или не получится? Чаще всего — не получается.

По этому поводу один председатель колхоза спрашивал:

— Скажите, зачем в каждом хозяйстве выдумывать велосипед? Сейчас ведь

как: сколько новых комплексов, столько и разных технологий...

— Я слышал другое: сколько ученых, столько и технологий.

— Так оно и есть... Однако колхозы — не опытный полигон. Спрашивается,

почему бы не унифицировать и сами комплексы, и их оснастку? С поправками,

конечно, на толщину стен для холодных и южных зон...

Помолчал председатель, вздохнул, добавил:

— Думаю, можно. А что нужно, так в том и сомнений нет. И тогда

изготовление и начинку комплексов можно поставить на поток. Прекратятся

великие мучения хозяйственников. Собирай — и только. Надо уму-разуму

поучиться?— поезжай к соседу, у которого комплекс уже действует. А то сейчас

и поучиться не знаешь куда кинуться, у всех все по-разному. У всех —

уникальное, в единственном роде. Одно только роднит всех — продуктивность и

производительность труда не хотят повышаться. Повышаются убытки и

себестоимость...

А все это происходит потому, что уникальное, сложное оборудование, каким