Земные наши заботы

выберешься. И он перестал ходить туда, считая, что дело это «себе дороже»,

так как идти надо мимо торгового центра, где можно и застрять. Рассудил, что

в этом вопросе творцы «хорошего оборота» допустили непоследовательность, а

может, и уступку, чтобы не ошарашивать сразу полной свободой от крестьянских

забот и обязанностей.

Справедливости ради надо сказать, что поначалу радовались переменам,

соглашались с тем, что писали о них и говорили. Но когда нарадовались вволю,

нагрелись у батарей, накупались в ваннах, отдохнули от хлопот по хозяйству,

то затосковали. В квартире вечером сидеть — скука. По улице пройтись — всей-

то улицы теперь несколько шагов, километра со всеми поворотами не находишь.

Не город и не село, а хутор какой-то с десятью высотными дворами. Непутеха и

есть непутеха.

Выйдет человек на улицу, посидит у подъезда на скамеечке, побалагурит о

чем придется, сны порасскажет, обсудит ученые трактаты и статьи, в которых

он, житель показательного села, с разных сторон рассматривался, да и решит:

— Все так, ни приусадебных участков не имеем, ни живности. Как хошь тут

рассуждай: или не хотим, или не можем...

— Вот так, — закончил мой собеседник свое повествование.— Хлопотно было,

зато весело. А как домашних забот не стало, то и скучно человеку. Да и то

сказать, не будешь же каждый вечер в кино да в кино, в кино да в кино или на

концерты. Надо и отдохнуть, иначе ошалеешь. Взять меня хотя бы. Сколько раз

садился за книгу, читаю, а сам о чем-нибудь постороннем думаю: кто там по

улице пошел и куда он так спешит, может, в магазине что хорошее продают? Не

вытерпишь, пойдешь. Если и не купишь ничего, то набалакаешься вволю. А

вечером сяду читать — засыпаю тут же. Утром начну вспоминать прочитанное —

ну ни слова не могу припомнить, то ли заспал, то ли балабон такой, с детства

не приученный к умственному делу. Вот и выходит, что такому человеку, как я,

никак нельзя без живности, о которой заботился бы, ласку к ней проявлял и

сам от этого добрее бы становился, получал бы, так сказать, размягчение

своим чувствам...

И неожиданно добавил:

— Вот тебе и сбылась, как говорится, сказка.

— Какая сказка?

— А вот какая. Пришел мужик однажды в боярские палаты, глядь — постеля

пуховая. Вот бы, молвит, мне так пожить, год бы проспал, ни рукой, ни ногой

не шевельнул. Услышал боярин эти слова и говорит: будь по-твоему, вались в

эту самую постелю и спи, о еде не беспокойся, мои слуги напоят тебя и

накормят, так что тебе и вставать не придется. Проспишь таким манером год,

большим начальником тебя сделаю. А если нет, если елозить начнешь, то велю

на каторжные работы сослать.

Эка, думает мужик, запугать чем решил работника: бездельем да сном! В

хоромах да в пуховой-то постели! Отродясь, должно быть, не живал боярин в

крестьянской избенке, потому и дивно ему такое желание. Ладно. Лег мужик.

Спит день, спит два и три. А на четвертый зуд по всему телу, словно не

пуховик под ним, а ржаное остье. Однако уговор помнит, лежит: не этакое

вытерпливал.

Лежит дальше. Окна ставнями затворены, не поймешь, день ли на дворе, или

ночь: спи в свое удовольствие. Но не тут-то было, не спится, хоть ты лопни,

будто и не работал до упаду никогда.

Лежит с закрытыми глазами, а сам думает: косу бы в руки сейчас или топор,

вот уж размялся бы. А размяться ему до нетерпежу хотелось, потому что бока

затекли и спина онемела, до бесчувствия дело дошло. Эдак и обезножеть можно,

рук лишиться, — думает мужик.

А позади-то всего неделя, а может, две. Впереди, считай, непочатый год

сна при всех тебе, как теперь бы сказали, городских удобствах. Однако

взглянул он вперед — и заплакал: ради чего же это гублю я себя? Ни света

белого, ни ночи темной не знаю, не пашу, не сею, а лежнем лежу, ем, как

малое дите, — из ложечки да песни слухаю, какие, значит, самодеятельный

дворовый хор исполняет в соседней зале. Уж у него ли не голосище, не глотка

ли? Так ли спел бы?

Ну, ладно, думает дальше, вылежу я год, а поднимусь ли, сумею ли дело

какое делать, детей своих на путь-дорогу наставлять? Языком-то, будь он

неладен, немного наделаешь да наставишь. Нет, пожалуй, вставать надо и на

каторжные работы идти.

И слез с кровати. Спрашивает у боярина: как, мол, ты-то жизнь такую

терпишь? А боярин смеется. Привычка, говорит, на такую жизнь нужна. Вот если

бы ты, говорит, вытерпел, то уж детки твои без всяких на то усилий способны

были бы спать и ничего не делать. И отпустил его на все четыре стороны...

* * *

Сторонники многоэтажек называли мне все новые адреса. Чаще других

упоминалось село Дайнава в Литовской ССР. Говорили и писали: оно может

служить образцом и в застройке и в создании условий ведения личного

подсобного хозяйства.

В Дайнаву я попал вместе с участниками семинара, съехавшимися из разных

зон страны, чтобы ознакомиться с опытом жилищного строительства в Литве.

Заметить хочу: показать это знаменитое село хозяева почему-то не собирались.

Но все же уступили общему нашему желанию.

Мы увидели село, глядя на которое все восторженно ахали. Стоят

чистенькие, облицованные плиткой двух и трехэтажные дома, чисто и у домов,

цветники вдоль асфальтированных дорожек, за околицей индивидуальные сады, в

садах грядки с разной зеленью, сараи для скота тоже за околицей. Ни одна

дверь у подъезда не оторвана и даже не обшарпана. Ни одна скамеечка не