Земные наши заботы

один голос сказали: будем стараться. И видно было по сосредоточенным лицам,

что всю свою ответственность и без слов понимают, поэтому сделают все

возможное, чтобы спасти урожай.

— Да вашим людям цены нет, — сказал я председателю под впечатлением

увиденного.

— Бригадир вот только плох... Можно, конечно, снять его, да заменить

некем...

Возвращались мы в темноте, машину подбрасывало на колдобинах, заносило в

стороны. Федор Степанович вел газик и мучился: застарелый радикулит терзал

поясницу, заставлял напрягаться всем туловищем, а чтобы кочки меньше

отдавались в пояснице, выгибался в спине, будто какая-то невидимая сила,

затаившаяся под черным полушубком, покалывала его острием ножа. Временами

мне казалось: он беззвучно вскрикивает от боли. Отдохнуть бы ему,

полечиться, да где там, все некогда не до болячек.

А я сидел и думал: нет, не только умением хозяйствовать вывел он колхоз в

передовые, в правофланговые, но и умением с людьми говорить, людей

выслушивать. Ох как нелегко все это. Да, жилка хозяйственная должна быть,

без нее руководитель лишь вспять может, повести хозяйство или на месте в

середнячках годами топтаться. Но какая людям радость, если есть эта жилка,

если каждую копеечку в рубль умеет превратить, но лишь в этом и смысл жизни

видит, этому превращению подчиняет все: ни такта, ни чуткости, ни душевного

тепла. Неуютно становится в коллективе, в селе, потому что все, — и доброе и

плохое, — передается от одного к другому. Плохое разъединяет и разрушает,

доброе — создает.

Вспомнил, как кинулся я после экстренного правленческого заседания

председателя искать, а мне говорят: «Да он же членов правления, кто из

дальних деревень, по домам повез». Да его ли это дело, подумалось мне тогда.

Сейчас думаю: дело-то это пусть и не его, если исходить только из

должностных обязанностей. Но мог ли глава семейства, хозяин, допустить,

чтобы люди, с которыми он только что решал судьбу будущего урожая, от

которых в конечном счете все зависит, топали пешим ходом добрых десять

километров или попутный транспорт выжидали? Как-нибудь добрались бы,

конечно, однако с иным настроением.

Всего лишь незначительный эпизод из жизни, наполненной куда более важными

делами и свершениями, но когда суммируешь все, то и он какое-то место

занимает если не в делах, то в отношении к делу, в том крестьянском

старании, которым склонен объяснять успехи председатель.

В тот воскресный день мы вернулись в контору лишь в десятом часу вечера.

Сняв полушубок, умостив на батарею — пусть сушится — мохнатую шапку,

председатель начал кому-то названивать, по всей вероятности коллегам своим.

Интересовался: кто и что придумал, нет ли семенного картофеля, морозом не

подпорченного Разговор короткий, без обычных шуток. Тяжкий разговор. Потому

тяжкий, что мороз отнял часть урожая, в выращивание которого было вложено

немало сил. Но хуже этой беды была другая беда, которая пуще всего

беспокоила председателя: семенного картофеля нет, подморозило весь, сажать

нечем будет на следующий год.

Нажав на рычаг телефона, чтобы еще кому-то позвонить, председатель кивком

головы и взглядом указал Мне на радиоприемник, который гомонил о чем-то в

уголке. Я прислушался. Председатель дотянулся, усилил громкость и понуро

склонил голову: устал от забот и хлопот.

А по радио в этот вечерний час бодро рассказывали о воскресном отдыхе, о

«поездах здоровья» и походах, выражали радость по поводу раннего снега. Да и

как, мол, не радоваться, если на месяц раньше обычного начнется подготовка к

лыжным соревнованиям!

— Вот так, — устало проговорил Федор Степанович. — Будто цель всей нашей

жизни в том только и состоит, чтобы отдыхать да к спортивным соревнованиям

готовиться.

Больше председатель ничего не сказал, но мне казалось, что я слышу его

мысли. И они удивительным образом совпадали с моими. Мы думали:

«Как же можно так беззаботно радоваться тому, что причинило огромный

вред, исчисляемый миллионами тонн продукции? Честь и внимание тем, кто

отдыхал в этот трудный воскресный день? Да как же можно говорить о

туристских кострах и «поездах здоровья», когда вот тут, в нечерноземном

селе, люди, имея право на отдых и отпуск, почти не пользуются этим правом,

как не пользуется им и председатель — некогда, горячка, страда, нехватка

рук. Люди работали дотемна в холоде, в снегу, перемешанном с мерзлой грязью.

Половина сельского население страны в этот воскресный день добывала из-под

снега картошку и корнеплоды, а кое-где и зерно (по данным ЦСУ, на этот день

еще было не сжато пять процентов зернового клина). И вот ему, этому

населению, о «поездах здоровья» кто-то надумал рассказать. Будто там, в

городе, только и дела, что отдыхать, только и думают, как развлечь

утомленных бездельем».

Понимаю, все понимаю, и сам я по воскресным дням работой не загружен,

поэтому не сочтите меня ханжой. Я о другом. К примеру, половину из нас

позвали на воскресник, а другую половину по разным причинам освободили от

работы и сказали: гуляйте. Мне приходилось бывать в таких ситуациях, да и

каждому из нас, но, честное слово, если и гуляли, то тихо, чтобы не дразнить

работающих, — неловко все же. А уж рассказывать о своем отдыхе и вовсе не

придет в голову: при встрече первое слово тем, кто работал, а уж кто не

работал — тот помалкивай. Иначе получится, что отдых трудней труда.

— Получается, что трудней, — задумчиво проговорил Васильев. Хотел еще

кому-то позвонить, но не позвонил решил наболевшее высказать. — А все лето,

во время школьных каникул о чем говорят, о чем в газетах пишут? Может, о