Зеркала и галактики

– Сволочи! Сволочи!..

Сине-белый свет жег глаза, они слезились.

– Молча-ать! – перекрыл отчаянную ругань голос капитана.

Умолкли. Мистер Смоллет продолжал:

– Надеть очки. Черные сетчатые полоски – у каждого в левом нагрудном кармане. Все нашли? Пассажирам: подтвердить.

Нашли и подтвердили. Черные сеточки надо было наложить на лицо от виска к виску, и они мягко лепились к коже. Жгучее свечение «Испаньолы» стало терпимым. Сильвер выудил из-под кресел поюна и приладил защитную полоску ему на морду. Концы сетки пришлось прилепить далеко за ушами.

– Поздравляю, господа: Станция нас осчастливила. Четвертый режим, – с ледяным спокойствием сообщил Крис Делл.

– Мистер Смоллет, – обратился к капитану планет-стрелок. – Разрешите долбануть по Станции из кормовых орудий?

– Не разрешаю.

– Ну, ребята, молитесь всем богам, каких помните, – проговорил Израэль Хэндс.

– Джон, – спросил у Сильвера доктор Ливси, – разве нельзя повернуть обратно к Энглеланду? Хоть в RF-режиме, хоть в каком?

Бывший навигатор покачал головой.

– У нас задан курс, а корабли Чистильщиков ходят от Станции до места назначения и обратно. Мы без пересадки летим за Птицами.

Глава 3

Скрипнув зубами, я перевернулся на живот, утопил лицо в окутывающем койку черном тумане. В нем можно было спастись от свечения «Испаньолы». А от звучания корабля убежать было некуда. Он тихонько, настойчиво пел, ввинчиваясь в мозг протяжными вздохами-стонами, доводя меня до белого каления. От этих песен хотелось вскочить, заорать, замолотить кулаками в студенистые стены… а лучше сорвать злость на ком-нибудь живом, расквасить морду, двинуть под дых. Чтобы сбросить напряжение – и ужаснуться тому, что натворил. А затем просить прощения, унижаться, трепать нервы обиженному и не получать облегчения самому. И уже не избавиться от чувства вины никогда. Взращивать его в себе, разжигать до умопомрачения, призывая тех, кто справедливо покарает за содеянное…

По громкой связи тоже пели. Хрипловатый ладный рык Израэля Хэндса и Дика Мерри почти заглушал стенания «Испаньолы», ослаблял невидимую хватку корабля. Слова были на неизвестном языке, и я жалел, что не понимаю смысла. Но перед тем парни спели балладу о несчастной любви, и кто-то попросил не травить душу.

Не удержавшись, я поднял голову и поглядел на столик. На нем были два портрета Лайны. На одном моя любимая улыбалась – кротко, нежно, и ветер шевелил ее длинные волосы. Этот я сам поставил в каюте. Второй… Его принесли в мое отсутствие, и я не мог на него смотреть. Но и не глядеть не мог.

Лайна стояла во весь рост – в длинном платье, распахнутой шубке и в жемчугах. Королева Кэролайн. Высокомерная, холодная, чужая. Бело-голубые жемчужины светились в замысловато уложенных волосах и на шее, на тонких ключицах. Ее лицо постепенно менялось, делалось родным, любимым, и надменная королева превращалась в горячую девчонку, хлебнувшую коктейля для влюбленных. Опьяненная, потерявшая голову Лайна сбрасывала шубку, расстегивала ожерелье; роскошное платье скользило вниз, открывая маленькую грудь, смуглый живот, худые коленки. Лайна переступала через упавшее платье, с шальной улыбкой вынимала заколки, и ее темные волосы падали на плечи, скользили по спине, оставляя открытой грудь с алым пятном прилившей крови. Вскинув руки, Лайна выгибалась, сгорая от страсти, тянулась ко мне, призывая и моля; не дождавшись, склоняла голову, так что каскад волос рушился вниз и прикрывал ее нагое тело. Затем она подбирала брошенное ожерелье и заколки, натягивала платье, укладывала локоны, накидывала шубу, надменно выпрямлялась и опять становилась королевой Кэролайн, холодной и чужой…

Меня душила злость, когда я представлял, как создавали на универсальном компе это действо. Кто-то ведь сидел перед экраном, трудился, сочинял движения. Таращился на ее припухшие от страсти губы, на выгнувшееся, зовущее тело… Убил бы!

Меня опаляло желание, когда я смотрел на любимую. Дыхание перехватывало, голова шла кругом, хотелось кинуться к портрету, взломать его, достать оттуда Лайну, рухнуть с ней на постель… Я сдохну. Или сойду с ума.

Проклятый корабль нежно стонет, томно вздыхает, взвинчивает нервы и вышибает разум. Я не могу без Лайны. Не могу!

Я готов задушить капитана Смоллета. Зачем он вломился, зачем не позволил нам с Лайной узнать друг друга? Что теперь делать? Ведь ничего не вернешь!

Однако злость на капитана и мистера Эрроу – ведь это он принес портрет Лайны, больше некому – помогает держаться. Наверняка именно для того портрет и поставили.

Я ткнулся лицом в черный туман, которым была окутана постель. Нельзя распускаться. Станционные смотрители желали довести меня до безумия, Чистильщики ждут. Черта с два эти твари дождутся. Экипаж «Испаньолы» – крепкие парни, и я не хуже их. Надеюсь, что не хуже…

По закрывающей вход шторке хлопнули ладонью.

– Джим, друг.

– Я за него.

– Выйди на минуту, – попросил лисовин.

– Сейчас.

Я сполз с постели, выключил движение на портретах Лайны и повернул тот, второй, лицом к стене. Побрел к двери; шевелиться быстрей не было сил. На шторке висел листок со списком удивительных указаний.

001. Поменьше торчать в каюте.

01. В рубку не ходить.

Это было написано от руки – явно лично для меня. Далее шло:

1. Крыс не гонять и не ловить.

2. Не подходить близко к сменившимся с вахты пилотам и навигаторам.

3. В чужие каюты не заходить.

4. Через порог не разговаривать.

5. НЕ СВИСТЕТЬ!

6. При любых недомоганиях немедленно обращаться к первому помощнику.

7. Не плакать по громкой связи.

Для каких психов это сочиняли? Если я и заплачу, всяко постараюсь, чтобы никто не услышал.

Мэй-дэй! Проще сдохнуть, чем отогнуть жесткую шторку и выбраться из каюты.

В коридоре терпеливо дожидался Том. Черно-рыжая маска, глаза прикрыты черной сеточкой, усы печально опустились. Тонкий, гибкий лисовин и сам поник, ссутулился. Мистер Эрроу ставил Тому защиту от RF, но защита получилась слабенькой. Первый помощник просил обходиться с Томом помягче. Я и так его не обижаю, и вообще на борту «Испаньолы» всё по-доброму. Экипаж борется с пытающимся заломать нас кораблем, и пока что мы побеждаем.

– Джим, друг, я хотел посоветоваться, – начал лисовин. – Мне совсем худо…

Я развел руками:

– Всем несладко.

– Да понимаешь… Ну просто чушь какая-то. Из-за Шейлы. Не то, что я виноват перед ней. Нет, слава богу. Но я совершенно рехнулся. Подыхаю без нее. В прямом смысле. Еще день-два – и вены вскрою, потому что не могу так. Я пошел к мистеру Эрроу. А он велел пройти по каютам и посмотреть на чужих женщин.

– Ну и сходи, раз велел, – сказал я, удивляясь. Пункт третий в инструкции – по каютам не шататься.