Зеркала

— Об этом не говорят не потому, что кто-то чего-то боится, — медленно проговорил Генерал. — Это секрет Дома и его детей. — То, что так долго оберегалось стенами Дома, и то, что он сейчас собрался раскрыть чужому человеку, пусть и живущему в Доме, но им не принятому. Не контактору. Тому, кто ничего не знал, о той, другой стороне, но почему-то о ней осведомлённому. Но даже сам факт того, что кто-то со стороны пытался понять Дом, узнать его другую сторону — желал он при этом принять её или попытался бы противостоять ей — уже вселял какую-то надежду.

— Что это за секрет. — Рестор говорил без интонации вопроса. Спрашивал утверждениями, требовательными, конкретными. Но не давил, не торопил с ответом.

— Раз в шесть лет зеркала забирают троих.

— И что.

— Трое ребят из выпуска никогда не увидят мир за стенами Дома.

Таких ответов ему наверняка было недостаточно, но Ресторатор был из тех, кто не понаслышке знали несговорчивую натуру Дома, которую просто так не вытащишь наружу. Поэтому он продолжал ждать и продолжал спрашивать.

— Давно… это началось?

Так давно, что он не просто не помнил — не знал. Так давно, что никто не ответил бы датой на этот вопрос. Это появилось здесь до каждого из них, иначе не было бы настолько сильным, огромным и всепоглощающим. И они, быть может, смогли бы даже совладать с этим однажды, перестав являться безвольными соучастниками.

Этой стороне механизм был неизвестен. Только события, свидетелями которых становились люди. Только вспышки-происшествия, которые с определённой периодичность напоминали, что никто здесь ничего не стоил. И Генерал, как никто другой знавший это и ощутивший всё на себе, нашёл силы ответить:

— Это было здесь всегда…

***

Суматоха утра выходного дня вылилась в шум и гам младших, в только лишь им известную игру, стирающуюся однажды из памяти и из желания — в тот миг, когда дети вырастали. В Доме же до самого выпуска старших этого не происходило, и младшим с допущения воспитателей было дозволено всё.

Четверо ребят десяти-двенадцати лет бежали по лестнице, шумели и веселились беззаботно, не зная печали — играли по одним лишь им известным правилам, которые из выпуска в выпуск передавались сказками и претерпевали изменения, становясь всё сложнее и загадочнее, чтобы в итоге превратиться в то, что ни одному воспитателю не будет по силам разгадать. И эти мальчишки, слишком занятые собой и своей игрой, во взбалмошном веселье налетели на группу ребят постарше — разномастных выпускников, которые коротали время у проходной на первом. Они же и схватили младших, готовых без разбора снести всё на своём пути. Выпускники смерили весёлыми взглядами стушевавшихся мелких.

— Хэй, кто вам разрешал здесь носиться? — строго, но без злости заговорил самый страшный из взрослых ребят.

— Да ладно тебе, Топор. — Высоченный лысый парень с болезненным видом, стоящий чуть поодаль от первого, наклонился, подавшись вперёд. — У них осталось не так много времени, чтобы делать это. — Он улыбнулся загадочно, поднимая взгляд на товарища. Тот только фыркнул.

— Тоже мне, нашёлся защитник, — проворчал он. — Не бегать тут, когда я хожу, ясно?

Дети судорожно закивали, и Топор отвесил щелбан самому задиристому из них.

— Эй! — закричал мальчишка, сжимая руки в кулаки. Он бесстрашно вперился взглядом в хозяина Дома, стоящего перед ним, ни на секунду даже в своих мыслях не усомнившись, что он может быть слабее его.

— А ты хорош, — довольно произнёс Топор, встряхивая парня.

— Это кто тут «хорош»? — вспылил тот.

— Хайд! — паренёк за его спиной остановил товарища, схватив его за руку. — Сейчас тебя Директор опять накажет, и нас снова нечётное число будет! Не сыграем больше ведь!

— Хайд, точно! — раздались голоса остальных. Задира притих и хмуро посмотрел снизу вверх на выпускника.

— Мы ещё встретимся, — проворчал он. Мальчишка показал хозяину Дома язык и вместе со всей оравой ринулся дальше по коридору. Выпускники без особой охоты посмотрели им вслед, возвращаясь к своим разговорам, куда более серьёзным, но всё таким же загадочным в их таинственности.

— Так где Дискотека? — спросил хозяин Дома. — Не видел её никто?

Выпускники переглянулись и едва ли не синхронно пожали плечами.

— А чего за неё беспокоиться? — переступая с ноги на ногу, сказал один из них. — Проводник ведь не она.

Пока двенадцатилетний Чейни не особо задумывался об окружающих его вещах и всё свободное время играл с Хайдом и остальными, в Доме витала всецело обволакивающая атмосфера подготовки к чему-то грандиозному. Не почувствовать её было невозможно, вот только никто из младшего набора не мог понять, чего старшие с таким трепетом всё это время ждали. Но все неизменно думали, что это должно было стать великим и торжественным событием. И поэтому дети равнялись на старших, стремились приблизиться к ним, как никогда до этого, но выпускники только отгоняли назойливую малышню, погружённые в себя — срок их обучения порядком Дома вышел, и в последние месяцы старшие были предоставлены только себе и никому больше.

Хозяин Дома — Топор — горделиво расхаживал по этажам вместе со своей неизменной свитой. Рыжая девушка, которую часто можно было увидеть по правую сторону от него, постоянно что-то говорила и время от времени фотографировала зеркала, что-то усиленно высматривая на экране дешёвой камеры.

— А Моззи сказала, что хозяев Дома обычно не забирают, — как-то раз услышали младшие, подобравшиеся слишком близко. — Якобы они нужны для того, чтобы успокоить оставшихся и помянуть память ушедших.

Топор на это только пренебрежительно фыркнул.

— Хотя мне кажется, враки всё это, — договорила девушка. — Если не будет никого достойнее, и хозяина не грех забрать.

— В Доме не существует человека с кличкой Моззи, — рассказал Хайд за завтраком. — Я проверил. О ком говорила Дискотека?

Мальчики посмотрели друг на друга с задумчиво-удивлённым выражением на лицах и принялись вертеть головой по сторонам, высматривая обладателя той странной клички, будто бы это возможно было сделать.

В кругу младших ходил слух, что это Хайд должен принести весть об ушедших. Хайд знал больше всех, Хайд был сильнее всех и авторитет Хайда среди ровесников не подвергался сомнению. По силе с ним мог равняться разве что Берсерк из первой младшей, а по способностям — Чейни из его же спальни. Они дрались по всяким пустякам на регулярной основе, но, вообще-то, были друзьями. Однако именно Чейни оказался тем, кто принёс в спальню второй младшей ту самую новость, откуда уже она и разлетелась по всему Дому.

Всё произошло очень быстро, так, что взрослые даже спохватиться не успели. Вслед за первым мальчиком так же тихо и незаметно ушли Галат и Дискотека, оставив после себя два изрезанных ножами тела и множество странных слухов.

Через десять дней все вокруг забыли о них, а шум и восторженное волнение, несмолкаемо гудевшие в стенах прежде, неожиданно стихли.

Жизнь в Доме никогда не отличалась простотой, и всем было известно неоглашаемое правило: хочешь о чём-то узнать — узнай это сам. Старшие никогда не славились особой отзывчивостью, и в редкие минуты, когда они готовы были кому-то открыться, младших рядом с ними обычно не оказывалось. Быть может, распоряжался этим сам Дом, иначе как ещё объяснить стремления, рождающиеся в детях неумолимо, перетекающие из выпуска в выпуск молчанием и сменой поколений. Не успела прежняя встряска затянуться, как на горизонте появилась новая.