Зеркало любви

Может ли Торнейский быть замешан в заговоре?

Нет, не может,, это-то Вереш точно знал. И рванул на улицу Могильщиков со всех ног, благо, это по улицам далеко было, а если напрямик, чуть ли не по крышам и через огороды, так и недолго получалось, минут десять. Аккурат обернулись.

Маркиз стоял на улице и расспрашивал мальчишек про Лэ.

Сердце Вереша рвануло болью.

Ласти, ах ты, дурочка, Ласти...

Это оказалось последней каплей в озере решимости, и Вереш пошел вперед.

– Не убивайте меня, маркиз. Умоляю.

Рид им не собирался, еще не хватало.

– Кто вы такой?

– Слуга Лэ Стиорта, - уверенно опознала Мария-Элена. Память у нее была отличная.

– Да, господа. Вереш Трипс, к вашим услугам.

– Вот как?
– прищурился Рид.
– А что же случилось с вашей хозяйкой, друг мой?

И вот это мягкое 'друг мой', этот вопрос, заданный обыденным тоном, что-то надломили в Вереше. Он ссутулился, опустил плечи...

– Она мне была не хозяйкой. Я любил Ласти.

– Ласти?

– Ластару Стиарошт, ваше...

– Можно просто - милорд. Вереш, садитесь в карету. Мы поговорим где-нибудь в таверне, где можно поесть, выпить вина и немного отдохнуть.

Вереш кивнул. Посмотрел на Марию-Элену, явно узнавая.

– Ластара так злилась после вашего ухода.

– Не сомневаюсь. А что там за настой коры дерева Хон? Что она мне всучила?

– Куриный помет. И слабительное, кажется.

Матильда от души фыркнула.

– Вот и плати потом... хорошо, приворотного зелья не попросила. Садитесь в карету, Вереш.

Вереш повиновался, и наткнулся в карете на человека, которого не знал в лицо. Лавочник какой-то, что ли?

Да кто ж его знает.

Рид помог Матильде влезть в карету и уселся сам. Как раз напротив.

Серые глаза встретились с карими - и влюбленные опять потерялись во времени и пространстве.

 - Я и не думала, что тебя встречу.

 - Я перестал надеяться так давно...

 - Я люблю тебя...

 - Я не смогу жить без тебя.

Идиллию оборвал наглый кашель Бариста Тальфера, за что стряпчий удостоился двух гневных взглядов. И бестрепетно (смотрите, сколько хотите, главное, острыми предметами не кидайтесь) кивнул в окно.

– Эта таверна нам подойдет, господа?

Матильда бросила взгляд в окно. Над небольшой таверной красовалась вывеска с золочеными узорами по краям. На вывеске гордо, золотыми же буквами, виднелось название:

'Леф и фиалка'.

Нет, не опечатка, именно так, леФ, и все тут. Наверное, в этом мире водятся не львы, а лефы. Зверь на вывеске действительно напоминал льва, только нарисован был явно с кошки. Пропорции точно кошачьи.

 - Львы у нас водятся, - фыркнула Малена.
– Львы. А художник - болван.

 - Понятно.

Фиалка вообще была обозначена лиловым пятном в районе леФского носа. Оставалось лишь надеяться, что кухня окажется приличнее вывески.

Пахло внутри вполне прилично. Народа пока не было - слишком рано, только хозяин, плотный мужчина лет сорока пяти, протирал стойку тряпкой сомнительной чистоты.

Рид бросил хозяину золотую монету.

– На час ты закрыт для всех, идет?

Трактирщик поймал ее на лету.

– Как скажете, господин. Что вам подать?

– Давай сам решай, что у тебя приличное. Тухлятину подавать не вздумай - уши отрежу. И хорошего вина - есть у тебя?

– Как не быть, господин.

В воздухе блеснула вторая золотая монета.

– И - не подслушивать.

Трактирщик поклонился - и исчез на кухне, откуда и понесся начальственный рев. А четверка устроилась за одним из столов в центре зала. Специально, чтобы никто близко не подошел и не подслушал.

Первым слово взял Рид.

– Вереш, если вы были любовником и другом Лэ, то знали многое о ее делах, верно?

– Верно, милорд. Что вас интересует?

– Какие дела были у Лэ с его высочеством Найджелом?

Вереш вздохнул.

– Уж простите, милорд. Яд он у нее покупал. Для вашего брата.

Рид не кричал. Не ругался, не вскакивал, не... просто в один миг он так постарел, что казалось ему не тридцать три, а все девяносто девять лет. Ссутулился, на лице проступили все морщины... Матильда не выдержала.

Плевать на этикет, на условности, на все.

Тонкие пальцы легли поверх руки Рида, сильно сжали.

Ты - не один в этом мире. Я здесь. Я рядом.

Маркиз посмотрел с благодарностью. И решительно взял себя в руки. Встряхнулся, собрался.

– Вереш, попробуйте рассказать нам все с самого начала. Вы как считаете, где у этой истории начало?

– Сложно сказать, милорд. Наверное, она началась около двух лет назад, может, чуть больше, когда нас посетила леди Сорийская.

– Френсис Сорийская?

– Да, со своей кузиной. Дианой Лофрейнской.

Рид сдвинул брови.

– И что им было нужно?

Разговор прервался по вине трактирщика, который лично, не доверяя слугам, поставил на стол поднос и принялся сгружать с него снедь. Большой кувшин с вином, и чуть поменьше - тут шиповниковый отвар, для госпожи, тарелки с нарезанным мясом и сыром, со свежим хлебом, с копченой рыбой, с разной зеленушкой...

– Уж простите, господа, а только приготовить еще ничего не успели толком. Разве что яичницу сболтать?

Рид поглядел на Вереша, и кивнул.

– Давай. На... Барист?

Кивок.

– Мария-Элена?

Герцогесса кивнула. Мясо пахло так, что она чуть слюной не захлебывалась. И вообще - она не эфемерное хрупкое создание. Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда.

 - Малена!

– Тильда!
– рыкнула в ответ герцогесса.
– Это неэтично, когда у прекрасной дамы урчит в животе. Да так, что голодные тигры завидуют.

 - Не надо было тебе 'Полосатый рейс' показывать.

 - Правильно. А завтракать - надо.

– На всех.

– Сейчас сболтаем. С ветчинкой, с зеленушкой, господа. Как в лучших домах будет, не извольте беспокоиться.

С тем трактирщик и удалился. А Малена утащила кусочек вкусно пахнущего мяса.

Рид лично налил ей отвара шиповника. Кисленький... и разговор продолжился. Вереш начал с самого начала.

– Ласти... она ведь дочка степняка. Ее мать в свое время в плен попала, потом сбежать смогла, здесь замуж вышла. А Ласти родилась уже после побега. Здесь, но отец ее был... оттуда. И внешность у нее была тоже... такая. Своеобразная. Степняцкая. Травницей она была хорошей, но народ к ней идти не хотел - степное отродье. Дети обзывались, мы с ними дрались...