Зейнаб

Мечеть находилась в нескольких шагах от дома, и Халил быстро дошел до нее. Народ уже собрался там во главе с имамом [18] . По обеим сторонам минбара [19] стояли деревенские старики — шейхи [20] , которым перевалило за семьдесят и у которых не было другого дела, кроме как молиться и восхвалять аллаха. И темной ночью ты можешь увидеть их в доме аллаха. Просторную мечеть освещают один-два фонаря, в которых чуть теплятся язычки пламени. Шейхи читают вирд [21] — часть Корана, которую следует читать ночью, нарушая своими выкриками тишину. Только под утро их голоса затихают, и мир погружается в безмолвие. Мертвая тишина нависает над деревней, даже собачий лай не нарушает ее. Потом воздух рассекает призыв муэдзина, заполняющий все пространство. Его протяжный напев завершается словами: «Молитва лучше сна!» Он повторяет это высоким, громким голосом, нарастающим, как морской прилив. И не минует ни одного гласного, не пропев его на все лады.

18

Имам — глава мусульманской общины, а также настоятель мечети.

19

Минбар — кафедра для имама.

20

Шейх — старейшина, наставник, глава.

21

Вирд — определенное время дня или ночи, которое верующие ежедневно посвящают богу, обращаясь к нему с особой молитвой в дополнение к пяти установленным законом.

Совершив утреннюю молитву, люди расходятся по домам. Одни наспех завтракают и идут в поле, другие стараются продлить прерванный сон и какое-то время нежатся в постелях. А старики возвращаются в мечеть, чинно прохаживаются по ней либо присаживаются где-нибудь в уголке. Они вспоминают события прошлых лет, тиранию хедива Исмаила или обсуждают нынешние деревенские дела. Когда солнце подходит к зениту, наступает время очередной молитвы. Затем старики, удобно устроившись каждый на своем излюбленном местечке, погружаются в глубокий сон: они сопят и похрапывают. Ко времени послеполуденной молитвы они просыпаются. Совершив ее, некоторые направляются в поля, чтобы посмотреть, что делает аллах с посевами, а другие остаются в мечети, поджидая, когда подует прохладный вечерний ветерок. Вот и все их заботы. Жизнь их течет спокойно, и нет у них иных мыслей и чаяний, кроме тех, чтобы молитва их дошла до аллаха.

Войдя в мечеть, Халил занял свое обычное место. Имам поднял ладони вверх и воззвал: «Аллах велик!» Голоса верующих нестройно повторили эти слова. Среди них были очень высокие, пронзительные до раздражения. Некоторые повторяли одно и то же слово несколько раз, словно не надеясь, что их поймут сразу. Другие обрывали слово на середине, а потом начинали сначала. Были и такие, которые произносили молитвы беспорядочной скороговоркой. Этот нестройный хор довольно долго возмущал торжественную тишину мечети. Наконец шум улегся, имам торопливо, нараспев, начал читать первую суру Корана — фатиху. Но не успел он закончить ее, как ему помешали: со стороны мест для омовения раздался крик: «Воистину — аллах с терпеливыми!» И появился человек с закатанными рукавами, которые он на бегу поспешно опускал. Он достиг рядов верующих и опять громко заорал, уведомляя проповедника, что он уже с ними и готов слушать проповедь. Едва он затих, как снова раздался возглас: «Воистину — аллах с терпеливыми!», — который опять отвлёк внимание правоверных.

Уже совсем поздно, и темнота вползла через узкие окна мечети, притаясь у стен и белых колонн. Спины молящихся согнулись в поясном поклоне ракаата [22] так что их можно принять то ли за мрачных призраков, то ли за ангелов. Тьма сгустилась под куполом мечети, молящиеся, покорные, словно сжавшись от страха, в земном поклоне приникли к земле, почти слились с ней.

Когда же наступает время второго ракаата, становится так темно, что богомольцы совсем скрываются от глаз наблюдателя. В полной тишине их губы шепчут молитвы, ночь подхватывает священные слова на своих крыльях и вздымает к небу, чтобы вернуться затем и шепнуть имаму, что аллах услышал тех, кто вознес ему хвалу. Одни произносят слова молитвы со страхом, трепеща перед аллахом, другие прикидывают про себя, что надо купить в четверг на предпраздничном базаре, а третьи тайком подсчитывают дни, отработанные на прошлой, неделе, с нетерпением ожидая конца молитвы, чтобы пойти к хозяйскому писарю и потребовать у него деньги, которые писарь хочет прикарманить. Как только имам произносит слово «мир» и добавляет, что он ожидает для всех милости от аллаха, правоверные разбегаются по домам, чтобы закончить свои житейские дела. Вот как! Оказывается, писарь здесь! Его хватают, ведут в контору, чтобы он показал свои расчетные листки, а они бы разобрались, что причитается ему, а что им.

22

Ракаат — определенный круг молитвенных поз и формул в мусульманской молитве. Каждая молитва состоит из двух-четырех ракаатов. При этом молящийся должен обращаться в сторону Мекки (это направление называется «кибла»).

Халил помолился вместе со всеми и попросил аллаха даровать ему успех в осуществлении задуманного. Совершив молитву, он вернулся домой. Сын уже поджидал его. Вместе сели за ужин. Халил был рассеян, озабочен, он еще не принял никакого решения. В голову лезли противоречивые мысли. Фантазию подстегивал свежий и прохладный, безмятежно веющий ветерок, несущий залитому лунным светом миру оживление и радость. Но после вечерней молитвы полагалось спать, и Халил отправился на покой. Однако жена остановила его.

На этот раз он уже не колебался, а сразу спросил, кого сама она считает подходящей женой для Хасана. И снова началось обсуждение: выбирать ли невесту из зажиточной семьи или лучше взять порядочную девушку из простой семьи, покладистую и работящую, с которой легче ужиться и которая не будет устраивать каждый день скандалы и уходить рассерженная в дом своих родителей.

Эти разговоры длились несколько дней, потому что, хотя мать про себя давно выбрала богатую невесту для Хасана, она не считала нужным сразу сообщать об этом мужу. Тем более что после долгих споров с ним ее убежденность в правильности прежнего выбора поколебалась. Она уже почти согласилась с мнением мужа найти такую девушку, которая подходила бы во всех отношениях их семье.

Хасан на эту тему с отцом не заговаривал. Только мать знала о его затаенных мыслях, а отцу он ни за что не решился бы их открыть. Он совсем не против женитьбы, скорее — за нее, но еще меньше родителей он знает, какую девушку надо сватать.

Как-то он работал на поле, по соседству с полем господина Махмуда. Старшим среди поденщиков помещика, как всегда, был Ибрахим. В полдень, когда уже пообедали, Ибрахим позвал Хасана поиграть с ним в таб — одну из любимых деревенских игр. Стояли те прекрасные дни октября, свежие и прохладные, когда феллах радуется, предвкушая зимний отдых, а густолиственные деревья, все лето щедро дававшие тень, сбрасывают старую, отслужившую свой срок листву. Хасан согласился. Они пометили свои биты, и каждый выбрал себе помощника из числа поденщиков. Остальные столпились вокруг них; в большинстве своем это были совсем юные девушки, почти девочки, с еще чуть наметившейся грудью. Цветущая молодость накинула на них покрывало красоты, не скупясь наделила ею каждую. Между подругами была и Зейнаб, не сводившая глаз с Ибрахима.

Прошло несколько мгновений, все замерли, голоса смолкли. Игроки начали гонять таб. Хасан поднял свой таб и, согласно правилам игры, обменялся табом с Ибрахимом, произнеся обычные при этой игре слова: «Помни Али! Помяну! А дьявола — прокляну! Наш дед — ваш дед, да помилует его аллах. О милосерднейший из милосердных, о аллах!» Затем раздался стук табов, брошенных на землю, и игра началась. Первым метнул Хасан. Помощники завопили: «Выигрыш! Давай! Ах! Еще… Таб, выигрыш! О аллах!» Однако второй бросок оказался менее удачным, и Хасан с сожалением отдал таб Ибрахиму. Сидевшие вокруг молча, неотрывно смотрели на игру. Не прошло и минуты, как один игрок взял шесть зеленых, другой — столько же белых фишек. Потом оба мальчика-помощника начали готовить следующий кон, крича: «Круг, раз, два! Раз, два, три — убери-ка это! Так! Так и надо! Кончай! Ах! Чистая работа!» При каждом броске на лицах зрителей появлялась легкая, постепенно угасавшая улыбка. Дрожь азарта била их как озноб. А потом все вновь застывали в оцепенении и безразличии.

Наконец игра закончилась. Облака закрыли солнце, и мир стал сумрачным, угрюмым. Вдруг где-то вдалеке раздался протяжный гудок. Люди постепенно привыкали к этому тревожному звуку, как привыкают они к печальному пересвисту птиц, похожему на звон натянутых струн, к журчанию водяных струй или кваканью лягушек в летнюю ночь, которое одно только и оживляет ночной мрак, когда стихает на поле стук лопат. Некоторые феллахи повернулись в ту сторону, откуда был слышен гудок, другие лишь потянулись, зевая и охая во сне. Приближался дневной поезд, который должен был пройти совсем рядом с полем. Вот он пронесся мимо, сотрясая землю, выбрасывая в воздух облака дыма, поднимавшиеся над его трубой прямо вверх, а потом отклоняемые ветром в сторону, так что они долго плыли, постепенно опадая и редея, пока совсем не исчезли. Время полуденного отдыха закончилось. Феллахи вновь терпеливо взялись за работу и освободились лишь тогда, когда диск солнца, клонясь к закату, побагровел, извещая людей о том, что скоро он распрощается с землей до утра. Пришло время возвращаться в свои дома. Вот он — отдых, награда аллаха за труды!

Ибрахим и Хасан вновь встретились, чтобы идти вместе домой. Они шли в толпе крестьян, беседуя друг с другом. Из рядов девушек то и дело раздавались взрывы смеха. Он звенел в воздухе, отдавался эхом вдали, словно где-то медный диск касался земли или задевал за ветви деревьев. Оба приятеля не принимали участия в общем веселье. Напротив, они переговаривались почти шепотом, и их смуглые лица были чрезвычайно серьезны: было ясно, что говорили они о чем-то значительном. Я позволю себе, испросив на то разрешение читателя, передать их слова. Потому что, уже сделав первый шаг по дороге домой, друзья поняли, что сегодня разговор пойдет не о совсем обычных вещах.

— А что, друг, — после первых, ничего не значащих фраз произнес Ибрахим, — ты, говорят, хочешь жениться?

— Откуда ты взял? Или у тебя на примете есть для меня девушка?

— Да вот они все перед тобой, далеко ходить не надо. А, может, тебе они не нравятся и ты хочешь, как дурачок Абу Али, взять такую, которая будет пилить тебя денно и нощно?

И действительно, рядом с ними шли девушки из простых, работящих крестьянских семей. Вместе с ними возвращались домой с собственных полей другие девушки, дочери зажиточных феллахов. Сколько среди них было прекрасных невест! Мнение, что все девушки из богатых семей имеют вздорный нрав, вспыльчивы и обидчивы, не верно. Проходившие девушки принадлежали к таким семьям, откуда вышли лучшие жены — скромные, ласковые, преданные. Хасан не собирался брать невесту богаче себя. Он хотел выбрать девушку из порядочной семьи, с крепкими устоями, где знают цену деньгам и умеют их расходовать. Такие девушки — не чета батрачкам, которые понятия не имеют, чего стоит собственная земля, они не знают, как сладок на ней труд. Ведь они — хозяева на час и стремятся только поскорей получить поденную плату, не заботясь о плодах своего труда.