Жалитвослов
Шрифт:
Он пришел на работу и сел за свой письменный стол. Прямо напротив висел на стене список Колпина: имя актера — оно, и верно, было в списке третьим — галочкой обозначено еще не было.
«Ты что такой грустный с утра? — спросил его Колпин. — Вчера недопил, что ли?»
«Ага, недопил», — быстро ответил Нефедов. Ему показалось, что это кто-то другой за него сказал.
Колпин с готовностью на это захохотал, а потом вздохнул и потянулся.
«Эх! — произнес он. — Работы нет, а впереди день такой длинный… Вы глядите, какой снег на дворе.»
«У
«Что-то мне это напоминает», — произнес он.
Нефедов опомнился.
«Голова болит с утра, — обычным своим голосом пожаловался он. — Вчера я, похоже, действительно перепил.»
«Ну, Лонгин тебя домой не отпустит, — заметил Колпин, разглядывая его. — Скажет — план, начало недели…»
«Не думай баньшевать, — вдруг посоветовал из своего угла Захаров. — Кладей тебе этого не простит.»
«Он же под Чайкиным был, — тут же возразил ему Колпин. — У того это принцип. Он и Лявонова вон спутал.»
Захаров встал, взял стул, поднес его к столу Нефедова и сел рядом с ним. Немного помолчав, как бы собираясь с мыслями, он спросил:
«Когда это случилось? Вчера?»
«Сегодня», — ответил Нефедов.
«Тогда послушай. Не ты первый. Но от тебя зависит, как ты это воспримешь. Если тебе такое понятие — грань — до фонаря, то можешь объявить, что у тебя есть дар. Но на самом деле, как всякий дар, это болезнь. Ты болен, Андрей.»
«Мне нужно лечиться?» — попробовал пошутить Нефедов.
«А как ты себя чувствуешь?»
«А вот так — сейчас, если как следует поднапрягусь, то скажу тебе, когда ты умрешь.»
«Болезнь твоя развивается агрессивно, — сказал Захаров. — Тебе нужно перестать об этом думать. Хорошее средство — церковь. Запах ладана имеет успокаивающее действие. Кроме того, ты женат. Расскажи обо всем жене. Женщины знают, как лечить подобные недуги», — Захаров вдруг ему подмигнул.
«Я знаю, когда она умрет», — произнес Нефедов. Какое-то истерическое состояние овладевало им, хотелось визгливо хохотать и прыгать.
«А некролог на нее не хочется написать?» — вдруг спросил из-за спины Захарова Колпин.
«Н-нет», — ответил Нефедов и пришел в себя.
«Ну и живи себе, — сказал Колпин. — Я вот две недели из запоя не выходил — а потом сам удивился, зачем я в него вошел. Ну и жил бы себе с этим знанием. Как бог, понимаешь?»
«А насчет тещи?»
«А насчет тещи я все уже до Лявонова знал. Хоть и крепкая была старуха, прости Господи. Вот если бы меня тянуло некролог на нее написать — тогда все, пиши пропало. Мистику, брат, в наше дело примешивать опасно — рассудка можно лишиться.»
«А сейчас?»
«А сейчас что? Я тоже могу сказать, когда ты умрешь. Но я же об этом не ору на каждом углу. И ты не ори. Только скажи, этот актеришка точно сегодня ночью в ящик сыграет?»
Разговор этот как будто вселил в Нефедова новые силы. На следующее утро он пришел на работу в писательском раже — и написал три некролога кряду для готовящегося номера.
А к обеду к нему с проходной позвонил Швец, бывший его однокурсник. Они не виделись с самой защиты.«Можешь спуститься?» — спросил Швец.
«Сей минут», — весело ответил Нефедов. Что-то с голосом у него…
На проходной он просто ахнул. От Швеца осталась половина. Вещи на нем болтались, даже очки, и те еле держались на костлявом носу.
«Что с тобой случилось, Вадим?» — обеспокоено спросил Нефедов.
Швец оглянулся по сторонам и отрывисто произнес:
«Давай выйдем, я тут где-то рюмочную видел.»
В рюмочной он заказал большую стопку водки и ни слова не говоря выпил. Нефедов смотрел на него.
«Я насчет своей работы», — сказал Швец, переведя дыхание.
«Ты работаешь?»
«Недавно устроился. В вечерней газете веду отдел некрологов.»
«Да? Поздравляю. Не знал, что ты устроился.»
Швец посмотрел на него как на сумасшедшего.
«Ты с чем меня поздравляешь? — спросил он. — Ты что, разве не видишь?»
«Н-ну, допустим, вижу.»
«Ни черта ты не видишь, — сказал с горечью Швец. — Да от меня половина осталась! И все благодаря проклятым этим некрологам. Они из меня жизнь тянут!»
«Как это?» — не понял Нефедов.
«А вот так. Джона Донна читал? Или Хемингуэя?» (Он произнес «Хемингуея»).
«Ты про колокол?»
«Нет, выше. Это, собственно, Донн. Я вспомнил про него только недавно, когда это начало происходить. Он сказал, что смерть каждого человека умаляет и тебя. Это потом про колокол. Я знаю, что он звонит по мне. Смерть каждого, Андрей, про кого я пишу каждый день, меня умаляет. Скоро от меня ничего не останется.»
«У тебя температура, Вадим, — сказал Нефедов, стараясь быть спокойным. — Ты должен отлежаться. Смотри, снег какой, а ты в такую погоду ходишь по улице с непокрытой головой.»
«Снег! — повторил Швец и вдруг рассмеялся очень громко. От соседних столиков на них оглянулись. — Да ведь если волной смоет в море береговой утес, то меньше станет Европа. А от меня, Андрей, уже отмыло половину, и скоро ничего не останется. Меня захлестывают волны — а ты говоришь, что я хожу с непокрытой головой.»
«Хорошо, — сказал Нефедов. — Чего ты от меня хочешь?»
«Не знаю, — сказал Швец, не глядя на него. — Убей меня Бог, не знаю. Я недавно даже в обители святой был, у старца. Он сказал — брось свое занятие. А я не могу.»
«Ты знал, когда спрашивал у него, когда умрет этот старец?»
«Нет, — сказал Швец. — У меня дара такого нет, это еще Борис Владимирович говорил. И старец тут ни при чем. Дай ему вообще Бог здоровья, — он внезапно взглянул на Нефедова с подозрением. — А чего это ты спрашиваешь?»
Нефедов смутился. Швец продолжал смотреть на него.
«А ну, — приказал он, — говори, когда я умру.»
«Тоже мне, бином Ньютона», — произнес внутри Нефедова какой-то незнакомый, глумливый голос, и он было хотел эти слова повторить и продолжить, но уперся, не повторил и не продолжил.