Жалкая

Коди сказал, что у него нет родственников.

Он открывает боковую дверь на улицу, и прохладный воздух обдает моё лицо, но даже тогда он не останавливается, пока не заводит меня за боковую стену здания в маленький темный переулок. Он отдергивает руку, как будто я его подожгла.

Я качаю головой, снова поднимая пистолет.

— Ты лжешь мне.

Его глаза темнеют, и он бросается вперед, быстро выкручивая мне руку, мои сухожилия растягиваются, когда он выхватывает пистолет из моей руки и направляет его на меня. Его другая ладонь крепко хватает мои запястья, связывая их своей сильной хваткой и прижимая их над моей головой и к стене.

— Позволь мне выложить кое-что для тебя, милая, — он проводит стволом по моему лицу, металл скребет по щеке, а сердце бьется в горле. — Я был вором много лет. И за это время я крал у очень опасных людей. Важных людей. Думаешь, я бы сделал всё это, не обеспечив безопасность важных для меня людей?

Я скрежещу зубами и сопротивляюсь его хватке.

Он сжимает сильнее.

— Я знаю, что ты не настолько глупа, чтобы верить, что только у тебя есть доступ к правительственным файлам.

Смятение проносится в моей голове, хотя всё, что он говорит, имеет смысл. На самом деле, если бы я была в его ситуации, я бы, вероятно, поступила так же.

— Мой парень знал бы, если бы твои документы были поддельными.

Он ухмыляется, прижимаясь ко мне бедрами.

— Ты уверена в этом?

— Нет, — нехотя признаю я. — Убери мой пистолет от моего лица.

— Не так уж приятно, когда он направлен на тебя, правда? — ствол холодный, когда он проводит им по коже моей шеи, с мучительной скоростью спускаясь вниз, пока не достигает ключицы. — Я вычеркнул тот факт, что у меня есть сестра. Придумал несколько историй об одиноком ребенке, который жил нормальной жизнью, пока не потерял мать. Поздравляю, ты на это купилась. Как и все остальные.

Мой пульс учащается, адреналин бурлит в каждой жилке.

— Отпусти меня.

— Не уверен, что ты в том положении, чтобы что-то требовать.

Мои пальцы начинают неметь от его хватки на моих запястьях, и я сдвигаюсь, кирпич царапает мою спину даже сквозь одежду. Если бы я хотела бороться, если бы я действительно хотела, то я знаю, что могла бы, но по какой-то причине я этого не делаю.

Если быть честной, именно поэтому я и объявилась здесь, не так ли? Почему я запрыгнула в машину с пистолетом, готовым быть направленным в лицо Брейдена и вывести его из себя. Это было не для того, чтобы требовать ответов, во всяком случае, не совсем. Это было потому, что мои эмоции взрывались, и единственный, кто принимает удары, единственный, кто позволяет мне чувствовать… это он. Он не говорит мне, чтобы я взяла себя в руки или не была такой, какая я есть. Вместо этого он смягчает удары, следит за тем, чтобы мои осколки не разлетелись по ветру. И, возможно, именно поэтому я наслаждаюсь его вниманием, вожделея того, как напрягаются мышцы его челюсти и темнеют глаза, когда он ставит меня на место. Или когда он отказывается от своего контроля.

Может он и дарит Дороти нежные поцелуи и шикарные ужины, но он не дарит ей этого.

Я ослабеваю в его руках, становлюсь податливой, его дыхание скользит по моей щеке, когда он проводит пистолетом по плоскостям моего тела. Он замечает сдвиг и придвигается ближе, пока его тело не оказывается соединённым с моим.

Мои зубы впиваются в нижнюю губу, и его глаза опускаются, чтобы проследить за этим движением.

— Тебе это нравится, не так ли, красавица, — шепчет он, прижимая оружие к моей шее. — Тебя это возбуждает?

— Перестань льстить себе.

Мой голос звучит с придыханием.

— Возбуждает, — он улыбается, наклоняя голову вниз, пока его губы не касаются моей кожи. — Открою тебе секрет. Мысль о том, чтобы сделать с тобой всё прямо здесь, в этом грязном переулке, меня чертовски возбуждает.

Мои внутренности вздрагивают от его слов, и я полусерьезно толкая его, пытаясь, черт возьми, удержать свой гнев, который я испытывала несколько минут назад, и терпя неудачу.

— Ты меня так. Чертовски. Возбуждаешь.

Он держит мои руки прижатыми, пока проделывает путь к моей груди с помощью моего пистолета, просовывая ствол между моим декольте. Мои соски напрягаются, страдая от его прикосновений.

— Я хочу трахнуть тебя здесь, — говорит он, отводя ствол назад так, что моя рубашка отделяется от кожи. — Я провел дни, запоминая изгибы твоего тела только для того, чтобы прийти домой и достать свой член, поглаживая его под видения тебя в моей голове.

Мои зубы сильнее впиваются в губы, пока привкус теплой меди не проникает в мои вкусовые рецепторы.

Он снова двигается, скользя металлом по моим бокам, мурашки бегут по коже в каждом месте, где он проходит.

С улицы доносятся голоса, отражаясь от зданий и становясь громче с каждой секундой, но он не останавливается. На самом деле, его эрекция пульсирует рядом со мной, как будто мысль о том, что они увидят нас, возбуждает его.

— Ты и эти юбки, — стонет он, наконец отпуская мои запястья и просовывая свободную руку под ткань.

Кончики моих пальцев покалывает, когда кровь приливает обратно, и я обхватываю его шею руками, моё тело слишком дрожит, чтобы стоять самостоятельно.

— Поделись со мной своими словами, красавица, — пистолет прижимается к моим ребрам, а его левая рука начинает поглаживать мою киску, его пальцы проводят по моему клитору сквозь намокшую ткань нижнего белья. — Мне нужны твои маленькие любовные заклинания.

Голоса уже так близко, что будет чудом, если они нас не увидят, и мой желудок делает кувырок, когда я представляю, как мы будем выглядеть, если они увидят нас. Он хочет стихов, но я не могу дать ему свои. Они слишком личные, а я и так отдаю слишком много.

— Ружьём заряженным стояла жизнь, — выдавливаю я из себя между тяжелыми вдохами.

Кончики его пальцев проникают под трусики, скользят по моим губам, собирая влагу, вытекающую из моего влагалища.

Его язык высовывается и облизывает длину моей шеи, вызывая дрожь по всему телу.

— Продолжай, — требует он.

— По углам до дня.

Словно в замедленной съемке, его рука перестает тереться об меня, перемещая пистолет вниз по моему боку, пока он тоже не исчезает под юбкой. Он прижимает ствол к моему клитору.

Моя голова наклоняется назад, ударяясь о стену, мои ногти впиваются в его шею.

— Когда хозяин проходящий, — я стону. — Узнав, забрал меня.

Прохладный металл вдавливается в мою киску, и мой таз сам собой начинают скользить по пистолету, равномерно расположенные глубокие прорези на вершине создают ощущение, от которого жар проникает внутрь и спускается по ногам.

— О, Боже, — стону я, когда он двигает стволом вперед-назад.

Он наклоняется ко мне, его губы так близко, что его дыхание становится моим воздухом.