Жало 2

Восемнадцать антигравов, разлетевшись вдоль широкого основания слюдопластиково-титановой стены-решетки, остановились напротив шести лифтовых кабин, таких же огромных, как была на Седьмой Юго-Западной учебно-тренировочной базе. Выскочив через распахнувшиеся двери антигравов на землю, мы вместе с остальными дежами нашего стожа забежали в кабину лифта, и зашедший последним Члюфа активировал подъем.

Земля под ногами стремительно понеслась вниз.

Из-за стеклянного пола на первых секундах подъема мне стало слегка не по себе: коленки предательски задрожали и отчаянно захотелось ухватиться за какой-нибудь крепкий, надежный поручень. Но, преодолевая страх, я отчаянно таращился на убегающие вниз крыши домов соседнего города, и постепенно, навалившаяся поначалу слабость сошла на нет. Я снова почувствовал себя сильным и грозным жалом Империи, крепко стоящим на ногах даже летящего вверх прозрачного пола.

Как только страх бездны под ногами исчез, перед глазами загорелась строка системного лога:

Левитация: +0,39 %

— Неожиданно, — не удержавшись, довольно хмыкнул я себе под нос.

И в тесноте кабины, разумеется, оказался услышан стоящими по бокам друзьями.

— Марин, глянь, наш бравый командир тоже, походу, на фобии плюшку словил, — тут же сбоку раздался насмешливый шепот неугомонного Смерницкого.

— Что значит тоже? — обернулся я к другу.

— Серегу, как только лифт тронулся, сразу нехило так перекосило, — охотно стал объяснил Артем. — А когда отпустило, ему в Левитацию полпроцента капнуло.

— Ты-то как об этом узнал?

— Так он сам мне только что рассказал. И лыба у Сереги бы точь-в-точь, как у тебя.

— Да пошел ты! — фыркнул я беззлобно.

И услышал в ответ задорный смех всех наших ребят. Обреченно махнув рукой, через секунду я тоже присоединился к общему веселью.

Несмотря на весьма шустрый бег прозрачной кабинки в вертикальной шахте лифта, полуторакилометровый подъем до платформы космопорта растянулся на добрые четверть часа.

Панорамный вид на городские крыши, открывающийся перед нами уже на стометровой высоте, очень быстро перерос в обозрение соседнего Грута с высоты птичьего полета, где между черными рядами домов с верхотуры нам стали хорошо различимы заполненные зеленью искусственно выращенных деревьев улицы-скверы. На последних метрах подъема зеленые прослойки между домами растворились в общей черноте слившего в блестящее антрацитовое пятно ужавшегося до размера одеяла города.

Достигнув, наконец, платформы, мы выгрузились из остановившегося лифта, и очутились на показавшейся поначалу бескрайней черной слюдопластиковой платформе, поделенной широкими, наполненными сияющей белизной линиями на десятки квадратных секторов. Всюду, куда не кинь взгляд, здесь происходила непрерывная чехарда с посадкой аккуратно опускающихся в сектор, или со стартом лихо взмывающих ввысь челноков. Казавшиеся крохотными точками с земли, на платформе они превратились в массивные летательные аппараты, высотой с двухэтажный дом и шириной не меньше шестидесяти метров.

Все обслуживающие орбитальные хофы челноки имели стандартную форму летающих тарелок, хорошо знакомую еще по прочитанным в детстве фантастическим рассказам. И теперь вживую с различных ракурсов мне довелось увидеть сразу с добрый десяток подобных летательных аппаратов. И правда, приплюснутая форма челноков очень напоминала две глубокие суповые тарелки, наложенные одна на другую, дном кверху, и соприкасающиеся одними лишь кромками.

Перед взлетом каждой такой титановой махины, нижняя и верхняя «тарелки» с огромной скоростью начинали вращаться в противоход друг другу, возникающая при этом центробежная сила превращала облегченный антигравом челнок, по сути, в гигантский двигатель, что позволяло ему запросто преодолевать планетное притяжение и очень быстро покрывать тысячикилометровые расстояния от поверхности планеты до вставшего на планетарную орбиту хофа.

При приземлении челнока на платформу, вращение «тарелок» останавливалось, часть нижней «тарелки» опускалась на платформу, трансформируясь в широкий ступенчатый трапп, и из располагающего в середине челнока салона, внутренними перегородками полностью изолированного от вращающихся «тарелок», через открывшийся люк можно было зайти в челнок, или выйти на платформу.

Долго пялиться по сторонам нам, разумеется, не позволили. Вышедший последним из кабины лифта Члюфа тут же скомандовал построение и, когда привычно разбежавшиеся по местам жала замерли перед ним выстроившимися в линию мобильными ячейками дежей, приказал всем, строго соблюдая очередность дежей, следовать в закрепленный за нашим стожем двенадцатый сектор.

Аккурат напротив нашей лифтовой площадки оказался десятый сектор, наш же — обнаружился правее на двести метров, и по огромной платформе особливо блуждать нам не пришлось. Одновременно с нашим приближением на квадрат сектора, с красным числом двенадцать, нарочито ярко намалеванным на центральном белом круге, аккурат на середину с пронумерованным кругом плавно опустился очередной серебристый челнок, с выгравированном на боку верхней «тарелки» номером А14-К1549.

— Это за нами! — озвучил и без того всем понятный факт Члюфа, и жестом указал мне заводить первый деж на опускающийся трап челнока.

Глава 20

Глава 20. В челноке

В просторном салоне челнока, немного уже знакомом нам по виртуальным тренингам, пассажирских мест всем жалам стожа хватило с избытком. Сидений здесь было ровно сто двадцать, численность же нашего сборного стожа едва дотягивала до стандартной сотни, потому на удобных широких креслах с комфортом устроились все.

Планировка салона представляла собой некое подобие цветка, где в роли «сердцевины» выступала круглая рубка, закрытая от пассажиров глухой серой стеной из слюдопластика, а примыкающие к ней «лепестки», разделенные прозрачным пластиком, представляли собой десять секторов, с тремя рядами кресел в каждом, расширяющимися, в силу специфики круглого салона, от центра к периферии (три кресла в первом ряду, четыре во втором и пять в третьем).

Очевидно, что деление по секторам челночного салона осуществлялось с целью размещения в обособленном секторе отдельного дежа, каковых в стоже, как и секторов в салоне, было ровно десять. А чтобы, при размещении стожа, в салоне не возникало неразберихи, каждый из секторов был еще и пронумерован, и жала первого дежа, соответственно, отправлялись в первый сектор, второго — во второй, и так далее.

Когда, разместив рядом ребят своего дежа, и сбросив в специальный багажный отсек под ногами ранец, я последним уселся в крайнее справа кресло первого ряда (место це-дежа) первого сектора, дружно опустившиеся сверху слюдопластиковые фиксаторы одновременно припечатали к сиденьям тела всех жал дежа, а багажные отсеки под ногами беззвучно захлопнулись титановыми крышками. Аналогичные незамысловатые, но весьма эффективные, меры тотальной фиксации жал стожа параллельно происходили и в других секторах.

В отличии от отдыхающих в креслах десятников и рядовых жал, ответственному за жизни своих бойцов це-стожу, во время челночного перелета, по уставу полагалось контролировать работу пилотов. Потому перед идущим последним Члюфой бесшумно распахнулась дверь в непроницаемую круглую сердцевину салона. И за секунду, пока це-стож туда входил, я успел разглядеть кусочек убранства внутренней рубки: на фоне искрящейся на темной стене непонятной голограммы мелькнули два высоких белых кресла, с сидящими в них пилотами, в характерной голубой форме, и между ними показался кусок огромного матово-серого блина отражателя. Дверь в рубку бесшумно захлопнулась за члюфиной спиной, и больше ничего подглядеть я не успел.

Еще примерно через минуту, которая вероятно ушла на знакомство це-стожа с пилотами, и размещение Члюфы в указанном резервном пассажирском кресле, сиденья под нашими задницами ощутимо завибрировали, и все без объяснения догадались, что «тарелки» челнока закрутились, и мы, сорвавшись с платформы, начинаем набирать высоту.

Иллюминаторов по понятным причинам в стенах не было, но на сером слюдопластике рубки по всей окружности вдруг обозначилась цепочка из квадратных экранов, на которых, для пассажиров, началась трансляция полета нашего челнока.