Жан Баруа
Шрифт:
Короткая пауза.
Публика вздрагивает, потом замирает, затаив дыхание, глядя попеременно то на судей, то на свидетеля, то на Золя, у которого вырывается негодующий жест, то на присяжных: они с облегчением вздыхают, и на их заурядных лицах появляется удовлетворенное выражение.
Генерал де Пелье (его торжествующий голос звучит как труба.)Как видите, господа, окольными путями добивались пересмотра процесса; я рассказал вам об гром факте и подтверждаю его истинность своей честью. И я призываю генерала де Буадефра подтвердить мое показание. Вот что я хотел сказать!
Публика долго и шумно стучит ногами, гремят аплодисменты.
Люс, очень бледный, сидит скрестив руки на груди; его массивная голова слегка опущена, глаза печально устремлены на судей. Его друзья обмениваются негодующими взглядами; они возмущены,
Брэй-Зежер (вполголоса).Это фальшивка!
Баруа (с резким движением).Черт побери! (Указывает пальцем на группу затянутых в доломаны офицеров, которые, подняв руки в белых перчатках, неистово аплодируют.)Но попробуй убедить их в этом!
Лабори выпрямляется во весь свой богатырский рост, подставляя под удары грудь борца. Не слышно, что он говорит. Кажется, будто он ударяет своим низким лбом о стену. Его рот широко раскрыт. Неистово жестикулируя, он обращается к председателю, который, как видно, хочет помешать ему говорить.
Наконец, когда становится тише, можно различить резкий голос председателя, прерывающего Лабори.
Председатель. Но, господин Лабори…
Лабори (вне себя).Господин председатель…
Председатель (высокомерно).Свидетель высказался. У вас есть к нему вопросы?
Лабори. Разрешите, господин председатель, здесь…
Металлический голос генерала де Пелье – резкий, как удар хлыста, – покрывает их спор.
Генерал де Пелье. Я прошу вызвать генерала де Буадефра!
Лабори (громовым голосом, который заставляет всех замолчать).Происшедший здесь сегодня инцидент настолько серьезен, что я от имени защиты вынужден настоятельно просить слова не столько для того, чтобы ответить генералу де Пелье, – ибо, собственно, нельзя отвечать на бездоказательные утверждения, – но прежде всего для того, чтобы немедленно сделать необходимые выводы, имеющие отношение к процессу и вытекающие из слов генерала де Пелье. Прошу разрешения, господин председатель, сказать только два слова.
Председатель (резко).Только два слова…
Лабори. Только два слова.
Председатель. Вы хотите задать вопрос?
Лабори (с возмущением).Как я могу задавать вопросы, когда мы столкнулись с совершенно новым фактом, который был введен в судебное разбирательство. Впрочем, у меня есть один вопрос, и я его скоро задам.
Генерал де Пелье. Это вы ввели новый факт в судебное разбирательство, когда огласили обвинительное заключение, прочитанное майором д'Ормщевилем при закрытых дверях.
Лабори (торжествующе).Продолжайте, продолжайте!
Генерал Гонс. [44] Прошу слова.
Председатель. Минуту, генерал.
Лабори. Я хочу сказать лишь одно. Только что было выслушано свидетельское показание чрезвычайной важности: в этом мы все сходимся. Генерал де Пелье не говорил о деле Дрейфуса, 'он сообщил о факте, происшедшем позднее; недопустимо, чтобы факт этот не был обсужден либо здесь, либо в каком-нибудь другом суде. После всего этого не может быть и речи о том, чтобы ограничить рамки судебного разбирательства. Разрешите, генерал, в самой почтительной форме разъяснить вам, что ни один документ не имеет никакой ценности и не может служить юридическим доказательством до тех пор, пока он не обсужден двумя сторонами. Разрешите мне добавить, что в деле Дрейфуса, которое – что бы ни говорили и ни делали – приобретает размеры государственного дела, существуют два документа или, точнее, два досье, в равной степени важных, ибо они секретны; одно секретное досье послужило орудием для осуждения Дрейфуса в тысяча девятьсот девяносто четвертом году – без прений сторон, без дискуссии, без защиты; другое секретное досье уже несколько недель позволяет людям выступать здесь лишь с голословными утверждениями, а не с доказательствами.
44
Гонс– французский генерал, заместитель начальника Генерального штаба, выступавший за предание Дрейфуса суду в 1894 году.
Пауза.
Как бы я ни уважал слово солдата, на которое ссылался генерал де Пелье, я не могу придавать
ни малейшего значения этому документу.Бешеный вопль негодования прокатывается по залу; оскорбительные насмешки раздаются по адресу адвоката.
Лабори (выдерживая эту бурю, громко и неумолимо произносит, отчеканивая слова).До тех пор, пока мы не ознакомимся с этим документом, пока мы не обсудим его, пока он не станет достоянием гласности, он ничего не будет стоить! И я заявляю это во имя вечного права, во имя принципов, перед которыми преклоняется весь мир с самых давних времен, с зарождения цивилизации!
Колебание в публике. Все в нерешимости. Слышны восклицания «Правильно!..»
(Спокойнее.)Итак, я подхожу к вопросу, теперь столь бесспорному, что моя уверенность неуклонно растет. Меня в этом процессе тревожит только одно: постоянная неясность, которая с каждым днем усиливается, всеобщая тревога, поддерживаемая искусственным туманом, который с каждым днем густеет, – не скажу, из-за лжи, но из-за недомолвок. Виновен Дрейфус или нет, виновен Эстергази [45] или нет – вопросы эти, несомненно, имеют самое важное значение. У всех нас – у генерала де Пелье, у военного министра, у генерала Гонса, у меня – могут быть свои убеждения на сей счет, и каждый будет упорно настаивать на своем, пока не будет внесена полная ясность, раскрыта истина. Но необходимо помешать тому, чтобы волнение в стране росло, чтобы оно без конца продолжалось. И вот теперь мы можем добиться ясности, хотя бы частичной ясности: ни закрытые заседания, ни решение суда присяжных не помешают нам в этом… (Громким голосом.)Ведь, что бы ни произошло, пересмотр процесса Дрейфуса неизбежен!
45
Вальсен-Эстергази,Мари-Шарль-Фердинанд – венгерский аристократ, авантюрист, служил в австрийской армии, затем в папских войсках, с 1870 года офицер французской армии. О его роли в деле Дрейфуса см. прим. 24.
Яростные протесты. Раздаются выкрики: «Нет! Нет! Родина прежде всего».
Лабори вскакивает и стоит лицом к публике. Его взгляд презрителен и суров. Крепкий массивный кулак обрушивается на лежащие перед ним папки…
(Толпе.)Ваши протесты лишний раз показывают, что вы не понимаете важности этого заседания с точки зрения вечных принципов цивилизации и гуманности.
Шум.
Одиночные громкие аплодисменты.
Лабори отворачивается и, скрестив руки, ждет, пока восстановится тишина.
(Продолжая.)Если Дрейфус виновен и слова этих генералов, в искренности которых я не сомневаюсь, обоснованны, если они справедливы фактически и юридически, то они послужат доказательством в судебном разбирательстве с участием двух сторон. Если же, напротив, генералы ошибаются, – ну что ж, тогда другие докажут свою правоту. И когда будет достигнута полная ясность, когда мрак рассеется, быть может окажутся во Франции один или два виновных, которым придется ответить за все зло. И где бы они ни находились – по эту или по ту сторону, – о них узнают и их заклеймят! А потом мы спокойно вернемся к своим мирным или военным занятиям, генерал; ибо, когда генералы, уполномоченные говорить от имени армии, находящейся под их началом, свидетельствуют в суде, война в это время никого не пугает; и угрозой войны, которая отнюдь не близка, что бы ни говорили, присяжных не запугаешь, не правда ли? Я кончу одним вопросом. Вы видите, господин председатель, у меня была определенная цель, и я благодарю вас за то, что вы предоставили мне слово; я отдаю должное вашей доброжелательности, вашей любезности, вашему пониманию серьезности создавшегося положения.
Вот мой вопрос, господин председатель: «Пусть генерал де Пелье объяснится без оговорок и предъявит суду документ, о котором он упомянул!»
Публика застывает в тревожном ожидании. Среди присяжных возникает волнение; их глаза устремлены на генерала де Пелье.
Короткое молчание.
Председатель. Генерал Гонс, имеете ли вы что-нибудь сказать?
Генерал Гонс встает и подходит к генералу де Пелье, тот уступает ему место.
У Гонса озабоченное лицо, тусклый, но вызывающий взгляд; голос его кажется странно вялым в сравнении С голосами генерала де Пелье и Лабори.