Жар-птица

Винтеру нравилось исследовать изменения в человеческом мировосприятии, наступившие после того, как выяснилось, что мы не одиноки. Он любил задавать вопрос: какими мы были бы сейчас, если бы продолжали считать, что во вселенной нет никого, кроме нас? Винтер полагал, что обнаружение «немых» способствовало развитию у нас определенной скромности, отсутствовавшей в течение тысячелетий. Больше никто не заявлял, что мы являемся центром вселенной – если не физическим, то духовным. До появления «немых» в нашей жизни Бог почему-то меньше значил для людей, чем сейчас.

Должна заметить, что я выросла в семье, где духовная связь с Богом считалась необходимостью. Мы – как и многие в наше время – не исповедовали ни одну из официальных религий, но признавали существование некоей высшей силы.

Я утратила веру в подростковом возрасте, будучи не в силах постичь, как милосердный Творец мог дать нам дарвиновскую систему с характерной для нее пищевой цепочкой. В детстве у меня был дальний родственник, пилотировавший межзвездные корабли. Он рассказывал, что, когда ты глядишь на далекую поверхность планеты, наблюдаешь за обращением лун по своим орбитам, пролетаешь сквозь кольца, обязательно возникает ощущение, что существует нечто большее, нежели видимый мир. Действительно: я тоже чувствовала все это.

Но, кроме того, я ощущала – особенно когда была одна на «Белль-Мари» – всепоглощающее одиночество. Может показаться, что одно противоречит другому, но тем не менее это так. Величественные планетные кольца, плывущие по небу кометы, не меняющиеся за миллиарды лет звезды – все это наводит лишь на одну мысль: «Такая красота, а вижу ее только я».

Никто давно не вспоминает про Адама и Еву. Книга Бытия – пережиток иной эпохи. Уже много тысячелетий мы знаем, что вселенная невообразимо огромна. Но, по словам Винтера, мы этого не осознавали, пока не посмотрели вдаль и не увидели, что оттуда тоже кто-то смотрит на нас. Только тогда мы по-настоящему почувствовали, насколько обширна Вселенная. Верующие больше склонны воспринимать Бога не как хозяина церкви на углу, а как творца Вселенной, от величины и сложности которой захватывает дух.

Запись о верующих Винтер сделал в своем дневнике за несколько недель до смерти, завершив ее словами: «С нетерпением жду полета на „Волноломе“». И дальше: «Как же здорово будет наконец увидеть Вильянуэву».

Вильянуэва.

Об Индикаре нигде не упоминалось.

Вильянуэва теперь забыта почти так же прочно, как Адам и Ева. В свое время она прославилась как убежище и приют для приверженцев всех религий. Но в материалах о смерти Винтера, наступившей во время его последнего путешествия, это название не всплывало ни разу.

Вильянуэва, третья планета звезды Фалангия, была колонизирована во время Великой миграции, в середине четвертого тысячелетия. Создавать на ней постоянное поселение не планировалось – планета вместе со всей системой дрейфовала в сторону массивного пылевого облака, которое должно было радикально изменить климат Вильянуэвы и сделать ее необитаемой на века. Согласно оценкам, катастрофа могла произойти в промежутке от пятисот до тысячи двухсот лет.

Но пятьсот лет – не такой уж малый срок, а Вильянуэва казалась идеальной планетой, второй Землей. Изначально она была отличным местом для отпуска, затем на ней нашли пристанище несколько религиозных групп, предпочитавших держаться подальше от земной культуры, которую многие считали аморальной и безбожной. Некоторые утверждали, будто предупреждения о близкой катастрофе – лишь результат заговора богачей, желавших сохранить нетронутую планету для себя.

Люди продолжали прилетать на Вильянуэву, многие оставались. Когда наконец пришло пылевое облако, их потомки, как это ни удивительно, оказались застигнуты врасплох. Большинство, видимо, рассчитывало переждать стихию. В любом случае народу на планете было слишком много, чтобы его эвакуировать. Эта катастрофа по сей день остается самой страшной в истории человечества.

Зачем же Винтер – и, вероятно, Крис Робин – отправились на Вильянуэву?

– А что случилось с Индикаром? – спросила я, показав заметку Алексу.

Шли часы. Пришел Билли и спросил, как у нас дела.

– У меня есть вопрос, – сказал Алекс. – Ваш отец когда-либо упоминал о Вильянуэве?

– Где это? – спросил Билли.

– Довольно далеко отсюда.

– На другой планете?

– Это и есть другая планета.

– Нет, – ответил Билли. – Ничего такого я не помню. Насколько я понимаю, отец и Робин летали только на Индикар, и никуда больше. Может, они собирались отправиться туда позже?

Мы сидели в саду, поглощая салат и сэндвичи.

– Вам стоит подумать о переезде сюда, – сказал Билли. В кронах деревьев чуть слышно шелестел ветерок. – Холоднее, чем сейчас, тут не бывает.

– Вы когда-нибудь встречались с Робином? – спросил Алекс.

– Впервые я увидел его на похоронах отца. Не помню, чтобы отец вообще упоминал его имя вплоть до того полета.

– Он явился выразить соболезнования?

– Да. Тогда я все еще не мог поверить, что отец не вернется, не мог к этому привыкнуть. Профессор Робин пришел на поминальную службу. Ему тоже было тяжело, голос его срывался. Он сказал, что это из-за него, взял всю вину на себя. Мать снова заплакала, и вскоре все впали в истерическое состояние.

– Робин никогда не рассказывал, что именно случилось?

– Видимо, они проводили наблюдения с орбиты. Но отцу хотелось высадиться на планету, они спустились на поверхность, и там на него напал какой-то ящер. – Он немного помолчал. – Не помню, сам Робин рассказывал об этом или я где-то прочитал уже потом. Профессор Робин поддерживал с нами контакт, часто спрашивал, не может ли он чем-то помочь. Помощи, конечно, ни разу не потребовалось. Но теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что он пытался утешить мать – впрочем, безуспешно. А потом, когда я учился в колледже, пропал без вести и сам Робин.

– У вас нет никаких предположений насчет того, что с ним случилось? – спросила я.

– Нет. – Билли покачал головой, доел сэндвич и откинулся в кресле. Над головами мягко покачивались ветви деревьев. – Не могу представить, что могло произойти. Подозреваю, в ту ночь он просто выпил лишнего и свалился в океан.

Алекс решил задержаться еще на день, но кто-то должен был присутствовать в загородном доме, и я договорилась, что вечером вернусь в Андиквар.

До Порт-Лео я добралась на такси. Когда я входила на станцию, со мной связался Джейкоб.

– Знаю, Чейз, вы не любите, когда вас беспокоят в дороге, но сегодня мне сообщили, что Алекс представлен к премии ДиПреты. – (Премией, названной в честь филантропа Эдварда ДиПреты, отмечались заслуги в деле межвидового взаимопонимания.) – Прежде всего за «немых», но также и за прошлогоднюю историю. Думаю, ему будет приятно узнать об этом. Вручение состоится в конце месяца.

– Отличная новость.

– Да. Я тоже рад. Он достоин знаков признательности. В последнее время его постоянно критикуют, причем те, кто только и умеют, что молоть языком.