Жар-птица

Однако вскоре после начала беседы Алекса с Риттером звонки участились, а к полудню образовали сплошной поток.

– Рад, что кто-то наконец вступился за искинов, – сказал какой-то молодой человек. – Давно пора, черт побери.

Пожилой мужчина, назвавший себя врачом, заявил, что Алекс нуждается в помощи.

– И чем скорее, тем лучше. Иначе кто-нибудь погибнет из-за него.

Три женщины, явно разозленные, стояли за спиной четвертой, которая говорила от имени всех:

– Бенедикт совсем спятил. Что, если он сам вернется туда?

Судя по сводке от Джейкоба, на одного сторонника помощи искинам приходилось пять противников. Среди звонивших были и шестеро клиентов «Рэйнбоу». Четверо поддержали Алекса, а двое осудили, заявив, что больше не будут иметь с нашей фирмой никаких дел.

Вернувшись домой, Алекс старался выглядеть невозмутимым, но я видела, что он разочарован.

– На самом деле, – сказал он, – пару недель назад, вероятно, я думал так же, как они. Жаль, что мне не удалось найти убедительных доводов.

– Ты отлично справился. Просто случай тяжелый.

– Видимо, так.

– Отвлечемся на минуту от искинов…

– Да?

– Я о последнем сюжете – о кораблях, заблудившихся среди измерений, – сказала я. – Звучит жутковато.

– Знаю.

– Ты не сказал о том, как Робин смог присутствовать при двух подобных появлениях. А это весьма важно.

– Я не стал об этом упоминать, поскольку не знаю, как ему это удалось. Кайл пожал бы плечами и списал все на случайное совпадение.

– Нам нужны журналы Робина.

– Или заметки, или дневник – что угодно.

Алекс прищурился: ему явно хотелось услышать, что пришло сообщение от Белль.

Наконец перезвонила Шара. Алекс был с клиентом.

– Похоже, вы устроили небольшую бурю, – сказала она. – Во имя всего святого, что вы делали на Вильянуэве?

Я рассказала. Алекс хотел подтверждения того, что загадочные явления – действительно корабли и что они затерялись не только в пространстве, но и во времени.

– Господи, – проговорила она. – Ты действительно считаешь, что это правда?

– Так считает Алекс. Я пока еще плохо соображаю.

– Вполне возможно, – сказала Шара. – Может существовать определенная нестабильность.

– Что это значит, Шара?

– Разрыв в пространственно-временном континууме.

– А это что? Дыра в пространственно-временном континууме?

– Можно сказать и так. Пространство, оно резиновое, – улыбнулась Шара. – Не знаю, как еще объяснить. Чейз, мы знаем, что пространство поддается искривлению. Мы наблюдаем это каждый раз, когда человек спотыкается обо что-нибудь или падает с крыши.

– Ясно.

– Раз оно поддается искривлению, значит его можно деформировать. То же и со временем. Возможно, в данном случае мы видим именно это.

Шара еще несколько минут рассказывала о том, что время в гиперпространстве течет иначе, чем в обычном пространстве, и что при его разрыве могут происходить странные вещи. Я слушала. Когда Шара закончила, я не стала скрывать, что думаю по этому поводу.

– Пожалуй, я объяснила не слишком понятно, – сказала она.

Я с трудом удержалась от смеха.

– Обожаю физику, Шара.

Она беспомощно развела руками.

– Извини.

– Значит, люди в течение тысячелетий погибают из-за какой-то нестабильности и все остается по-прежнему. Неужели мы не замечаем пропажи кораблей?

– Видимо, нет. Такое случается крайне редко. Мы теряем по кораблю раз в тридцать лет или около того. Несколько недель все переживают, а потом забывают о происшествии. При этом на один потерянный корабль приходятся в буквальном смысле десятки тысяч спокойных рейсов, так что ничего удивительного.

– Пожалуй.

– Правда такова, что никто всерьез не верит в существование проблемы. Время от времени происходит поломка, или напивается пилот, или обнаруживается дефектный ротор. Что угодно. И мы вполне обоснованно полагаем, что одной-единственной причины не существует. Чейз, я знаю, для вас с Алексом это личное дело. Мне очень жаль. Если Робин и вправду что-то нашел, он никому об этом не рассказывал – по крайней мере, нам об этом неизвестно. Где-то должен быть его блокнот, но никто не знает где. Возможно, если бы мы нашли его, все было бы намного проще. – Она посмотрела мне в глаза. – Мне больно об этом думать, но при большей открытости Робин мог бы получить некоторую поддержку. Тогда мы, вероятно, не потеряли бы «Капеллу». И «Эбонай». – Она глубоко вздохнула.

На стене моего кабинета висела фотография Гейба с совком в одной руке и тазовой костью в другой. Я смотрела на нее, думая, что все могло бы выглядеть совершенно иначе, когда вошел Алекс.

– Звонила Шара, – сообщила я.

Три минуты спустя он уже разговаривал с ней.

– Нам нужны его заметки, – сказала она. – Вы представили доказательства, способные убедить кое-кого заняться проблемой всерьез. Но даже если нам это удастся, могут уйти годы. Надо выяснить, что знал Робин, и тогда все пойдет намного быстрее. Тем или иным образом.

Когда разговор закончился, Алекс продолжал сидеть неподвижно, глядя куда-то в пространство. Подождав минуту-другую, я наконец спросила:

– С тобой все в порядке?

– Да.

– Алекс…

– Знаешь, – сказал он, – я могу смириться с мыслью о том, что «Капелла» развалилась на части и все погибли, что все закончилось очень быстро – как я всегда предполагал. Но теперь вполне может оказаться, что их занесло неизвестно куда, в нескончаемый туннель – наподобие того корабля у Санусара с кричащей женщиной в иллюминаторе. Только представь, каково это: две тысячи шестьсот человек заперты в жестянке с ограниченным запасом воды и еды и знают, что выхода нет.

Взгляд его помрачнел.

– Мне очень жаль, Алекс.

– Мне тоже. – Он посмотрел на часы и потер лоб. Я вспомнила о фотографии Робина, на которой он шел по терминалу с двумя чемоданами и блокнотом. Нужно найти его, найти блокнот. – Пора возвращаться к работе. Через час я встречаюсь с Колби.

Я не знала, кто такой Колби. Впрочем, в тот момент меня это мало интересовало.

– Алекс, – сказала я, – вероятно, тебе уже никуда от этого не деться, но такова цена, которую платит каждый из нас. Часть цены. Мы все теряем тех, кто нам дорог. Знаю, ты не в силах забыть о случившемся, но если ты воспримешь это как часть нашей жизни, тебе, возможно, станет легче. Гейб наверняка был бы рад, узнав, что тебя так волнует его судьба.