Жар-птица

– Что ж, – Алекс улыбнулся Миа, – похоже, так у нас ничего не получится.

– Простите, что разочаровала вас.

Миа секунду подождала, затем спросила:

– Вы удовлетворены, Алекс?

– Вне всякого сомнения. У этих штук в самом деле невероятно сложная программа.

– Думаю, здесь я с вами соглашусь.

– Меня особенно впечатлило то, с какой гордостью Шейла произнесла свою последнюю фразу: «Меня ничто не раздражает, господин Бенедикт». Прозвучало почти по-человечески.

Миа рассмеялась.

– Туше, Алекс. Полагаю, нам следует почаще брать ее с собой. Но многие действительно относятся к искинам как к членам семьи. Признаюсь, после долгого рабочего дня мне часто хочется сесть и поговорить с Шейлой. Хорошо, когда рядом есть тот, кому можно доверять, кому я могу поведать то, что думаю на самом деле.

– Ни за что не поверю, что вы с кем-нибудь разговариваете иначе. – (Миа вежливо улыбнулась.) – Все в порядке, Миа, я просто пошутил. Я знаю, что вы не скрываете правды. Но я хотел сказать, что, возможно, для Шейлы вы играете точно такую же роль или могли бы играть ее, если бы Шейла перестала притворяться.

– Вам надо было стать торговым агентом, Алекс.

– Что еще я могу сказать? Очень важно, чтобы было с кем поговорить. Вы знаете, что сразу после появления искинов, в двадцать третьем веке, число разводов резко возросло?

– Не знала. Что, правда?

– Да. Именно так.

Миа откинулась в кресле и вздохнула.

– Почему?

– Самая распространенная теория гласит, что люди перестали разговаривать друг с другом. Они вступали в брак для секса и покупали искинов для общения.

Миа едва не фыркнула.

– Меня это не удивляет.

– Некоторые даже заявляли, что обзавелись искинами ради романтических отношений. – (Оба рассмеялись.) – Мы испытываем привязанность к своим искинам, так же как к дому, в котором живем, или к собственному скиммеру. Привязанность к искинам, естественно, сильнее, ведь они разговаривают с нами. Но искины вообще, искины, принадлежащие другим, для нас всего лишь машины. Умные, полезные, способные составить хорошую компанию.

– Но это ничего не доказывает, Алекс. Они таковы, каковы есть, и не более того.

Алекс попытался сменить тему, сказав, что Крис Робин оказался далеко не так прост, как ему представлялось изначально. Но Миа не собиралась отступать.

– Скажите, Алекс, вы верите, что у искинов есть душа?

Алекс пожал плечами.

– Что такое душа, кроме как поэтическое описание нашей сущности?

– Я серьезно. Душа. Духовная составляющая.

– А у вас, Миа? Есть у вас душа?

– Не знаю. Но в исследовании, проведенном в прошлом году, семьдесят семь процентов опрошенных ответили на этот вопрос отрицательно. У искинов нет души.

– Немалая их часть, Миа, считают, что души нет ни у кого – если определять ее как некую сверхъестественную сущность.

– Значит, все дело в том, как сформулирован вопрос?

– Пожалуй, да, – кивнул Алекс.

– Ладно. – Она дала знак, чтобы показали видеозапись. – Это вы в шоу Питера Маккови, год назад.

Возникло изображение Алекса и Маккови, сидевших за столом в более формальной студийной обстановке.

«Питер, – говорил Алекс, – легко понять, почему люди готовы отстаивать точку зрения, что их искины – живые существа. Они обладают всеми качествами живой личности, и мы к ним привязываемся, вплоть до того, что совершаем глупости. Неделю или две назад один парень погиб во время торнадо, вернувшись, чтобы спасти своего искина. Кажется, его звали Гарри. Верно? Искина звали так?»

«Да, – ответил Питер. – Кажется, так».

«Это естественно – питать привязанность к тому, кто так хорошо подражает нам и выглядит одним из нас. Но это иллюзия. И полагаю, нам следует помнить о реальности».

Картинка снова сменилась: появилась Миа.

– Похоже, те комментарии противоречат вашим сегодняшним словам, Алекс.

– Я стал умнее.

– В самом деле?

– Миа, кто-то однажды сказал о постоянстве и недалеких умах [3] .

– Итак, вы считаете, что постоянство в убеждениях не нужно?

3

Имеется в виду высказывание Ральфа Уолдо Эмерсона: «Глупое постоянство – пугало недалеких умов». (Примеч. перев.)

– Я считаю, что глупо придерживаться какого-либо мнения лишь потому, что мы придерживались его раньше. Но оставим это. Раз уж мы заговорили о Вильянуэве, следует учесть кое-что еще.

– Что именно?

– Эта планета – застывшая во времени часть истории. Мы покинули ее семь тысяч лет назад. Поскольку некоторые считали искинов разумными, на орбите оставили энергетические спутники и даже периодически ремонтировали их. Но не будем пререкаться относительно разума. Там находятся самые старые из ныне существующих и функционирующих искинов. Представьте, что это значит для ученого – получить доступ к сети Вильянуэвы, исследовать данные той эпохи. Это как если бы земной историк третьего тысячелетия получил возможность побеседовать о политике Египта с человеком, жившим на берегах Нила при Рамсесе Третьем. Но ведь нам все доступно, нужно лишь полететь туда и забрать их. Есть и еще одно соображение, Миа. Искины той эпохи могут представлять немалую ценность для коллекционеров. Я вовсе не предлагаю никому отправиться туда и попробовать вывезти их, чтобы потом продать. Это слишком опасно. Но на рынке за них дали бы немало.

На два-три дня Алекс вновь оказался в центре внимания журналистов. Всевозможные политические деятели, не сумевшие подобраться к Алексу два года назад, когда мы вернулись с Салуда Дальнего, накинулись на него за призывы рисковать жизнью ради «бесполезного хлама», как выразился один член законодательного собрания.

Появлялись сообщения о том, что все больше людей готовы отправиться к забытой планете в надежде сделать состояние.

– Я вовсе не это имел в виду, – сказал Алекс репортерам.

Подключились, разумеется, и ученые. Алекс вновь стал «грабителем могил», только на этот раз он подвергал опасности глупцов, готовых клюнуть на приманку. Широко известен стал пилот-одиночка, который отправлялся к Вильянуэве вместе со своим шурином. «Что в этом сложного?» – ответил он на вопрос репортера.

Я заверяла Алекса, что желающих вряд ли окажется много.

– Люди не настолько глупы, – сказала я.

Алекс ответил не сразу.

– Жаль, что я слишком много нагородил не подумав. Но что сделано, то сделано. Переживу как-нибудь.

Я знала, что случится. Мы оба это знали. Я изо всех сил пыталась снять с нас ответственность, но тщетно. Еще до того, как Алекс пошел к Миа, я беспокоилась, что он может увлечься и сказать лишнего. Может быть, мне следовало не пускать его, хотя я уверена, что это было бы бесполезно – он все равно бы пошел. Но по крайней мере, моя совесть была бы чиста.

По правде говоря, я не знала, почему ничего не сказала Алексу, и не знаю до сих пор. Возможно, мне хотелось поддержать его в трудную минуту или я считала, что он поступит благоразумно. Так или иначе, я до сих пор жалею, что промолчала.