Жаркие горы
Шрифт:
Трудные тропы
УЩЕЛЬЕ ШИПКУТАЛ. ЗОНА ДЕЙСТВИЙ БАНДЫ МУХАММАДА ПАНАХА
На одной из развилок тракта, ведущего на Дарбар через ущелье Ширгарм, рота капитана Уханова свернула на юго-восток и взяла курс на Шинкутал. Первое время машины споро шли по плотно укатанному большаку. На обочинах вдоль магистрального арыка росли толстые гладкокорые платаны. Они стояли нескончаемыми рядами, как почетный караул, встречающий высоких гостей, и размахивали ветвями на знойном, иссушающем землю и кожу людей ветру.
Капитан
Слева, тесня «зеленку», к дороге жались гололобые рыжие бугры. Еще издалека завидев их, Уханов стал прикидывать, как лучше пройти участок, не подставляя роту под удар с фланга. Он прикидывал и то, каким образом развернуть взводы в боевой порядок, чтобы сразу включить в действие всю их огневую мощь.
Однако команд при проезде бугров подавать не пришлось. Засады не обнаружилось.
Увалистые «лбы» откатились от дороги, и долина снова распахнула перед ними зеленую ширь. Густые массивы садов там и сям пересекались стенами дувалов. За каждым из них могла таиться опасность. И снова Уханов подбирал варианты действий, таких, чтобы засада не захватила роту врасплох.
Они благополучно миновали маленький кишлак, в котором, как оказалось, их ожидал проводник. Он вышел из ворот какого-то двора навстречу колонне и поднял руку.
Первые две машины проскочили мимо, чтобы на всякий случай растянуть боевой порядок. Третья, на которой сидел Уханов, затормозила.
— Дарбар! — назвал пароль человек и отдал капитану честь, выворачивая ладонь вперед.
Уханов соскочил с брони. Сразу же рядом оказался ефрейтор Темир Кулматов, казах, сносно владевший афганским. Он лихо использовал для общения с местными жителями смесь слов на дари и пушту, и его всегда понимали.
— Уханов. — Капитан протянул руку проводнику.
— Муташаккир, — в свою очередь назвался афганец.
— Кто он, узнай, — попросил капитан Кулматова.
Муташаккир, оказалось, понял вопрос и так, без переводчика.
— Я? — переспросил он, выразительно подняв брови и наставил указательный палец себе на грудь.
— Да, — подтвердил Уханов. — Вы.
— Я — пропагандчи, — сказал Муташаккир. Подумал немного, наморщив лоб. Вспомнил ускользавшие слова, улыбнулся. Снова наставил палец на грудь и торжественно объявил: — Агитатор. Дэ мубалифино.
— Он работал в агитбригаде, — пояснил Кулматов.
— Все, — сказал Уханов, — вопросов нет. В агитбригаде кое-какие не просуществуют. Там железные ребята выдерживают. Значит, можно положиться.
— Хорошо думаете, — поддержал Кулматов. — Муташаккир не только агитатор. Он машиндарчи высшего разряда. Пулеметчик-снайпер.
— Отлично! — Уханов широко улыбнулся. — Рад знакомству, Муташаккир. Пулемет мы тебе найдем. Та-та-та! — Он повел пальцем в сторону гор и засмеялся.
Миновав кишлак, колонна ушла из «зеленки». Дальше тянулись унылые предгорья — красный бесплодный марсианский ландшафт.
— Не спешить! — подал команду Уханов. — Идти вдумчиво, осмотрительно!
Машины сбавили ход, увеличили
дистанцию.Горы по сторонам дороги постепенно набирали высоту, хотя вершины их еще выглядели круглыми, сглаженными, а выходов коренных скальных пород нигде не проглядывало.
Наконец километрах в двух замаячили первые скалы. Одна из них нависала над проходом многометровым крутым обрывом, а со стороны степи горбилась удобным для подъема плечом.
Над самой пропастью — черт, должно быть, занес — виднелось полуразвалившееся каменное строение, то ли сторожевой домик, то ли древняя крепостная башня.
— Стой! — подал команду Уханов. — Командиры взводов, ко мне!
Совещались недолго. Мнение офицеров не расходилось: на девяносто девять процентов на скале затаилась огневая точка. Засада.
— Будем брать. С корнем, — сказал Уханов. — Лейтенант Мостовой!
— Я, — ответил невысокий офицер. С виду совсем мальчишка, розовощекий, с золотистым пушком на подбородке, но взгляд суровый, стальной. На войне души взрослеют куда быстрее, чем бренная оболочка, в которую облечено мужество.
— Саша, пойдешь вперед с одной машиной. Будь готов ко всему. Опасность у тебя справа, жмись поближе к стенке. Там должна быть мертвая зона. Пройдешь — придержи. Вроде сам испугался своей смелости. Думаешь, не повернуть ли назад. Хочешь и боишься. Поинтригуй. Нам нужно минут двадцать чистого времени. Будем брать засаду.
— Понял. Можно работать?
— Валяй! И не торопись. Все с умом делай. Нам надо еще уйти в сторону.
— Я поехал?
— Не сразу. Сперва выйди в поле зрения засады. Постой немного, как бы оценивая обстановку. Минут через десять — вперед! Мы сейчас начнем отваливать вправо. Зайдем с пологого склона.
Машина Мостового резко тронулась. Вышла на ровное место. Сбавила скорость. Сошла с дороги на обочину. Остановилась. Солдаты, получившие передышку, высыпали на дорогу горохом и занялись делом, знакомым воинам всех времен и народов.
«Нашли время, будто войны нет», — подумал капитан Уханов, наблюдавший за действиями Мостового, и вдруг понял, что точно так же должны подумать и те, кто там, наверху.
Уханов был твердо уверен, что духи там сидят. Не могли не сидеть. Если они хитрые и умные, то должны расположиться именно там. Он и сам избрал бы это место для засады, приведись ему подобные обстоятельства. Уж больно много преимуществ для нападающих. И если духи полагают, что и впрямь преимущество на их стороне, значит, все идет как надо. Пусть думают, что застанут беспечную машину врасплох.
Минуты через три, оправляя обмундирование, солдаты вернулись к бэтээру. Последним вспрыгнул на броню лейтенант.
— Теперь пошли! — приказал Уханов. — Забираем вправо, идем лощиной.
Он надеялся, что все внимание засады уже сосредоточено на одинокой машине, которая не спеша, словно выглядывая дорогу, неумолимо приближалась к скале.
Лейтенант Мостовой склонился к водителю Саттару Усманову:
— Саттар, все у тебя в руках. Понял?
— У меня всегда все в руках, — ответил солдат с достоинством. — И жизнь, и слезы, и любовь. Так говорят. Верно?