Жажда смысла. Человек в экстремальных ситуациях. Пределы психотерапии
Шрифт:
В конце концов, лишь такая укорененность в духовности помогает нам при работе с людьми, находящимися в критических ситуациях, когда ледяные глаза смерти вдруг заставляют нас замереть посреди потока жизни, избежать защит, цинизма и беспомощности, и бережет нас от грандиозного представления о том, что мы можем перехитрить смерть.
Когда в нашей практике мы встречаемся с глубоким отчаянием психотических больных, когда мы переживаем сумерки души вместе с тяжелыми суицидальными пациентами, то, вопреки всем теориям умеренности и результативности, нам часто помогает только собственная непоколебимая вера в осмысленность наших терапевтических встреч и лишь она защищает нас от выгорания и истощения терапевтической энергии.
Спиритуальность характеризуется не только созерцательным взглядом внутрь, но и осознанным и вовлеченным отношением к жизни, напоминающим нам о том, что «смысл возникает в действии». Рабиндранат Тагор выразил эту мудрость более поэтично:
«Я
«Служение» тесно связано с психотерапией, ведь изначальное значение греческого слова therapeia — «служба», «лечение», «уход», «исцеление». Забота о душе, своей и доверенной нам другим человеком, о мире и людях, что нас окружают, осознание того, что все связано со всем, является духовным переживанием. Ощущение своей принадлежности и взаимосвязанности исцеляет даже кризис смысла, то есть отход от смыслообразующей целостности. Духовное представление о мире и человеке исходит из того, что человек достаточно силен, чтобы разрушить мир, но мудр, чтобы не делать этого. Если мы дополним психологическое представление о человеке духовной его частью, то сознанию откроются новые горизонты смысла, поскольку преодолевается фрагментированность и отдельный человек узнает о своей связи с целым.
Вождю племени, жившего там, где теперь стоит город Сиэттл, приписывают следующее наставление: «Учите своих детей тому, чему мы учили своих. Не земля принадлежит нам, а мы принадлежим земле. Все вещи связаны друг с другом, так же как кровные узы связывают членов одной семьи. Не человечество связало сеть жизни. Мы лишь нить в этой сети. Как мы обращаемся с этой сетью, так и она поступает с нами. Все связано со всем».
Ключевое понятие и главная ценность нового сознания, сформулированная уже движением Нью-Эйдж, – это сетевая взаимосвязь всех феноменов, связанность всех сущностей и их проявлений, преодоление субъект-объектного расщепления, характерного для существовавшего столетиями платоновского и картезианского дуализма. Бэконовская образная формула, согласно которой ученый должен пытать природу, чтобы она выдала ему свои тайны, разоблачает теневую сторону жизнеутверждающих метафор науки. Позитивизм привел к тому, что наука начала манипулировать и управлять природой, но, несмотря на это, ценность чуткой интуиции и внимания ко всему живому только возрастает (Capra, Steindl-Rast, 1993). Дух и материя уже не так жестко отделены друг от друга; они две стороны одного целого – дух (сознание) порождает материю. Вместо «частей» на первый план выходит «целое».
Перелом начался в первое десятилетие XX века в физике, когда появилась квантовая теория и теория относительности. Затем возникла кибернетика и когнитивная наука. В физике были преодолены границы рационального представления о мире: «морфогенетические поля» (Шелдрейк) и «неявный порядок» (Дэвид Бом) «ин-формировали», то есть давали жизнь новым формам. Так возникают видимые структуры, организмы и системы, и потому материя утрачивает свою «компактность». При расщеплении на атомы она превращается уже не в малые частицы, а в энергию. Подобно средневековой мистике, современная физика в своих исследованиях соприкасается с «запредельным переживанием безграничности» (Whitmont, 1993a).
Ни понятия, созданные нашим разумом, ни воспринимаемые нами объекты не являются точными и достоверными описаниями и конструктами собственно реальности, которая превосходит любые наши представления. Так же недоступен нам и смысл целого, «общий смысл». «Мы понимаем в этом не больше, чем корова – в радиоприемнике» (Whitmont, 1993a). Да было бы и удивительно, если бы наш ограниченный «аппарат восприятия» позволил нам объять всю полноту и разнообразие мира. Это так же невероятно, как радиоприемник, который может принимать любые электромагнитные волны Вселенной. Видимая часть «нашей» реальности крайне ограниченна, и лишь человек в своей гордыне дерзнул вообразить, что реальность, вымышленная им, и Бог, образ Бога, который он «вообразил», – единственно возможные и верные. «Эта» реальность существует лишь в нашем субъективном опыте, а «собственно» реальность превосходит все пределы понимания. Мир не похож ни на нагромождение отдельных частей, ни на гигантский механизм, скорее, он напоминает «мысль Бога», как сказал один из современных физиков.
Такая картина мира ставит физиков на одну плоскость с религиозными мистиками.
К парадоксам современной картины мира следует отнести и то, что граница между живыми организмами и неживой материей является размытой. Четкое разграничение между жизнью и смертью оказывается безосновательным, как и любые другие границы, зафиксированные в традиционном, обыденном сознании – границы между добром и злом, болезнью и здоровьем. «Мистик» Гёте в своем «Фаусте» вкладывает в уста Мефистофеля слова, что он «часть силы той, что без числа творит добро,
всему желая зла» [46] .46
Пер. Б. Пастернака; цит. по: Гёте И. В. Собр. соч. В 10 т. М., 1975–1980. Т. 2. С. 75.
В судьбоанализе Липота Сонди эта диалектическая сила «бытия-добра-и-зла» названа каиновой тенденцией: «Ничто в мире не происходит без фактора е: доброе и злое, бессовестное и совестливое, терпеливое и нетерпеливое поведение, беззаконие и закон, лавина аффектов и свобода от любых грубых порывов, нанесение ран и их лечение» (Szondi, 1972, S. 103). Фактором е в этой теории обозначена каинова/авелева тенденция. Руководствуясь судьбоанализом, Юттнер изучил моральные и этические аспекты этой парадоксальной взаимосвязи добра и зла (J"uttner, 1994).
Соответственно, и целитель становится «ранящим целителем», должен причинять «зло» и быть причиной боли так же неизбежно, как хирург. Психотерапия имеет смысл, даже если причиняет боль, ведь нормальный рост невозможен без болезненных кризисов. Поэтому должно быть так, чтобы все серьезные терапевтические методы отводили должное место конфронтации с болью и страданием (Whitmont, 1993a).
К ценностям нового сознания, для которого характерно базовое чувство сопричастности и связанности всего со всем, относятся толерантность и сострадание, важность диалога, радость общения и взаимообмена, открытость иному, готовность выслушать, что скажут нам другие. «Это мне о чем-то говорит» означает «Это имеет смысл». Так открывается смысл в диалоге, преодолевающем границы; он возникает в «промежутке», между Я и Ты, в связующей сфере личных отношений, а не внутри бытия-для-себя-самого, отграниченного от мира.
Этот новый вид сознания тесно связан с тем, что мы назвали женским началом, которое связывает, балансирует, пытается преодолеть противоположности и находится в живительном контакте с бессознательным. Это женское начало не связано с полом, а относится к архетипической структуре, допускающей становление и невмешательство, плодотворность и личностный рост, умирание и смерть, мудрость творчества. Лишь когда мы действуем с оглядкой на такой «женский» способ обращения с миром, мы достигаем большей свободы и осознанности в отношении себя и мира, что приводит не только к тому, что мы по-другому относимся к себе и окружающим, но и поддерживает новый осмысленный интерес к тайне нашего существования, в центре которой находятся любовь и благоговение перед жизнью.
Духовное измерение в психотерапии
Какое же значение имеют ценности этого нового мировоззрения и духовное измерение в нашей конкретной психотерапевтической работе с людьми, находящимися в критических ситуациях? Почему ориентированность на смысл, духовность или религиозный опыт является в психотерапии важным целительным фактором?
Сегодня мы столкнулись с вопросом, что же означает для психотерапии расширение ее границ за счет включения в нее духовного измерения. Ведь трансперсональный опыт запускает процесс преобразования личности, который оказывает влияние и на терапевтический процесс. Мы должны знать, каковы физические и психические симптомы кризисов, чтобы суметь сопровождать этот процесс. Нам нужны новые понятия, чтобы суметь провести терапию психических расстройств и духовных кризисов с позиции, учитывающей трансперсональное измерение жизни. Психотерапия только начинает понимать, как надо работать с духовными кризисами и структурными трансформациями личности и каким образом уверенно различать психопатологические феномены и духовные перипетии. В этом контексте роль психотерапевта также должна быть переосмыслена.
Уже возникают критические вопросы, не стали ли психотерапевты, так сказать, «новым светским духовенством» и не играют ли они в обществе роль духовных наставников, которая в старых религиозных традициях отводилась монахам, старцам, гуру или роши [47] . Если мы рассматриваем аналитический процесс как путь, который помогает пациенту найти учителя в себе самом, если мы считаем, что этот процесс поиска развивается недирективно и в условиях взаимного доверия, то обнаруживаем общность с известной духовной традицией, когда гуру часто отвечает на вопрос молчанием. Смысл обнаруживается в том, чтобы дать-себе-время, чтобы побыть в тишине, в умении выжидать, в процессе постепенного изменения. Оглядываясь на свою жизнь, Юнг писал о том, что он решительно сторонился роли мудреца или знатока, и привел прекрасную иллюстрацию своей терапевтической позиции:
47
Роши – старый мужчина, старейшина (яп.). – Прим. пер.