Жажда смысла. Человек в экстремальных ситуациях. Пределы психотерапии

«Однажды некто зачерпнул шляпой воду из реки. Ну и что? Я не река. Я стою у реки, но ничего не делаю. Другие – тоже у реки, но по большей части полагают, что должны сами черпать воду. Я не считаю, что должен заботиться о том, чтобы у вишни был черешок. Я стою здесь, удивляясь тому, на что способна природа» (Jung, 1976, S. 357).

В терапевтической работе нам нужны скромность и смирение перед психикой. Мы должны быть на службе у бессознательного, определяющего эти процессы, и тогда мы сможем следовать за Самостью в ходе ее проявлений, но никогда не будем в состоянии предугадать, что же является целью процесса индивидуации.

Наша задача заключается, скорее, в том, чтобы, понимая, помогать естественному становлению Самости наших пациентов. При этом психотерапевты не являются духовными наставниками и гуру, которые знают все возможности и указывают верный путь к исцелению, а, напротив, они лишь сопровождают то, что возникает из бессознательного и проникает в сознание. Психотерапевта радует, что именно и каким удивительным образом творит сама психика, какой путь для реализации находит Самость пациента. При работе с кризисными переживаниями мы должны полагаться на то, что процесс перемен пойдет естественным образом, а не стараться продвигать пациента к изменению его состояния. «Мы пускаем дао процесса на самотек» – кредо процесс-ориентированных психотерапевтов (Goodbread, Mindell, 1994, S. 232). Из накопленного опыта психотерапии мы знаем, что можем продвинуться с пациентом лишь настолько, насколько позволяют наши собственные комплексы. Это верно и для духовных наставников – они могут передать своим ученикам лишь то, что сами аутентично проживают в рамках духовной традиции, то есть лишь то, в чем они могут служить образцом для подражания.

Для терапевтов это означает, что они должны встретиться с «темной ночью» своей души, перед тем как смогут уверенно и внушающим доверие образом погрузиться в глубины души пациентов. Во всех духовных традициях существует скрытое сообщение, выраженное в образе раненого целителя, которое означает, что мы должны сами выстрадать болезнь и бессилие, боль и отчаяние, чтобы заслужить право соприкоснуться со страданиями наших клиентов и воздействовать на них целительным образом. Психотерапия – это, конечно, больше, чем сумма техник.

Включение в психотерапевтический процесс духовного измерения помогает пережить действительность более глубоко, прийти к наполненным смыслом отношениям между отдельным человеком и целым космосом, к удовлетворению исконной человеческой потребности в трансцендентном опыте.

Растет число терапевтов, которые не готовы больше соглашаться на табуирование этой сферы. Они внимательно вчувствуются в образы, сновидения и символы, в которых отражается «иная» реальность, взаимосвязь с трансперсональной сферой. Они слушают «третьим ухом» и пытаются вместе с клиентом сформировать такое внутреннее пространство, где могло бы разворачиваться духовное измерение жизни.

В аналитической психологии этот трансперсональный уровень и смысл являются основой терапевтической практики. Но и в дазайн-аналитической терапии с ее открытостью тайне и загадке человеческого существования трансперсональные аспекты психического опыта играют большую роль (Holzhey, 1991). Перикл Кастринидис подчеркивает, что, опираясь на феноменологическую установку сознания «отпускать», «допускать» и «пускаться во что-либо», дазайн-анализ открывает «философское пространство игры ума», в котором может быть понято и трансперсональное (Kastrinidis, 1994, S. 135).

На трансперсональное измерение бытия очень сильно ориентирована экзистенциально-инициальная терапия, основанная графом и графиней Дюркгейм в Тодтмосе в Шварцвальде, на юге Германии. Они считали, что «прикосновения бытия», то есть значимые переживания нуминозного, могут инициировать путь внутрь себя и начать естественный процесс индивидуации.

Системная психотерапия опирается также на концепцию «циркулярности» отношений части и целого, которую можно рассматривать как духовный аспект мировоззрения личности. Ресурсно-ориентированный подход системной психотерапии подчеркивает важность креативности и имеет множественные пересечения с ценностями нового сознания.

В широком спектре направлений феминистской психотерапии всегда присутствует духовное измерение. Осознание женской духовности, борьба за смысл в ходе травматических событий, трансперсональные переживания в «психотическом» контексте, значение мифов, символов и ритуалов в процессе исцеления являются типичными темами работы феминистских психотерапевтов.

Работы Станислава Грофа, посвященные исследованиям измененных состояний сознания под влиянием психоделической и холотропной терапии, дают нам представление о разнообразии трансперсональных феноменов единства человека с природой, Вселенной и Богом (Grof, 1994, S. 159–219).

Сегодня многие помогающие профессионалы понимают, что психотерапевтическая и религиозная практика имеют много общего. Медитация стала частью церковной практики, а некоторые психотерапевтические школы переняли кое-что у религиозных традиций: например, гештальт-терапия – у буддизма, или системная психотерапия и логотерапия с их техникой парадоксальной интенции – у коанов дзен-буддизма. Отношения между психотерапией и церковью стали менее напряженными, что выражается в том факте, что в церковных общинах часто предлагается разнообразная психотерапия, в том числе глубинная психология. Кроме того, в работе конгрессов по трансперсональной психологии участвуют и представители церкви, которые исследуют созерцательные подходы к трансперсональному пространству. Второй Ватиканский собор открыто рекомендовал духовенству «учитывать и применять» психотерапевтические знания. Для все большего количества теологов догматически узкое понимание религии оказывается неприемлемым. Они исходят из того, что религиозный опыт возникает в душе человека и разделяют точку зрения теолога Карла Ранера: «Человек будущего или станет мистиком, или его не станет».

Если мы рассмотрим сходство между недогматическими – терапевтической и религиозной – практиками, то в обеих присутствуют «техника сосредоточенного внимания» и открытость внутреннему миру, то есть отказ от подчинения идеологическим клише теологических или психологических учений. Психоаналитические техники свободного ассоциирования и «свободно плавающего внимания» очень схожи с «беспристрастной открытостью» в медитации. Общим является и искомый смысл – доступ к реальности истинного Я, или же к реальности нуминозного опыта. В настоящее время самопознание в ходе тренинг-анализа является обязательным условием профессиональной компетентности, и многие священники пользуются возможностью аналитически исследовать собственный внутренний мир, поскольку они тоже в той или иной мере страдают от широко распространенной «потери души» (Hillmann. 1981, S. 53).

Наша с клиентом «встреча» (в нуминозном смысле) возможна только в случае, если мы находимся в контакте с нашими собственными глубинами, с нашим «внутренним наставником». При взаимодействии этой «вертикальной оси» коммуникации внутри нас с «горизонтальным» уровнем отношений «Я и Ты» может произойти констелляция архетипического и возникнуть интенсивное переживание, преодолевающее любые границы расы, культуры, социальной принадлежности, образования, рациональности, вероисповедания или безверия. Когда «Я» находится в хорошем контакте с собой и в то же время глубоко связано с сознательным и бессознательным «Ты», то совместное молчание соединяет терапевта и пациента с такими глубинами психики, где возникают исцеляющий инсайт, религиозное переживание «первоосновы бытия» и, наконец, ощущение смысла. Тогда в ходе терапевтической встречи появляется переживание принадлежности чему-то большему, которое сродни «возвращению домой» и умиротворению, составляющему ядро любого религиозного опыта в любой мировой религиозной традиции (Capra, Steindl-Rast, 1993).

Религиозный опыт и психотерапевтический поиск души, истинного Я соприкасаются с такими психическими сферами, где все пределы и границы растворяются в переживании чего-то непостижимого и невыразимого. Путь туда идет через интеграцию тени и вытесненных психических содержаний, через воссоединение со всем тем, от чего в ходе жизни человек избавлялся как от неполноценного, плохого, угрожающего. Обрист считает, что ключевое понятие нового сознания – это индивидуация. В противоположность одностороннему индивидуализму здесь речь идет о том, чтобы восстановить жизненный процесс, невротически зажатый между активностью и самоотдачей. Должен быть восстановлен баланс между собственными усилиями и открытостью для «милости Божьей», диалог между Я и Самостью, продолжено движение внутрь к основам бытия и души. Эта новая мистика психотерапии является «мистикой спуска» в бессознательное, «путем в лабиринте… встречей с вещами, которые столетиями были низшими: материя, тело, женщина, зло, грех, сексуальность, страсть» (Hillmann, 1981, S. 53).