Жажда/water

empty-line/>

– А что ты подумала, Грейнджер?
– огрызнулся он.
– Наверняка с тех пор успела навоображать кучу всего.
– Будь уверена, я успел.

Она уставилась на него.

– Да. Успела.

– Ну и забудь это все. Выброси из головы. Я понятия не имею, что произошло, но хотел бы, чтобы этого вообще никогда не было.

"Выброси из головы, - подумала она, - как будто этого вообще никогда не было"?
– Это так же невозможно, как для него – не называть ее больше мерзкой грязнокровкой.

– Чего не было?

– Гермиона почувствовала неожиданный прилив смелости.
– Того, что ты опять прижал меня к стене, Малфой, или того, что ты почти поцеловал меня, второй раз за неделю?

Слова резали, как бритвы.

– Твою мать, - выпалил он, - Я жалею о каждой минуте.

– Да ну?

– До последней секунды.

– А что, если бы я тебя не оттолкнула?

– Не начинай, Грейнджер.

– Что, если бы я осталась?

«Не спрашивай. На самом деле, ты не хочешь этого знать.»

– Что, если бы ты осталась, Грейнджер?
– Отлично, нападение – лучший способ защиты. Он сдвинул брови и прищурился.
– Не*уй прикидываться, что я там был один. Как насчет того, что бы ты сделала?

Гермиона не ответила.

Это чувство между ними. Не поймешь что. И оно все росло. С каждой чертовой секундой.

И она не хотела уходить.

И Драко тоже не уходил.

Она сглотнула.

– Так не может продолжаться, Малфой.

– Как - так?

– Ты знаешь, как.

Он посмотрел на нее. Его щеки горели.

– И что ты с этим собираешься делать, Грейнджер?
– почти выкрикнул он.
– Мы оба знали, что это не будет приятной прогулкой.

– Как ты можешь называть это «прогулкой»?
– Она помотала головой.
– Это не «прогулка», Малфой, Это чертово кораблекрушение.
– Ее раздражение начинало перехлестывать через край.
– Серьезно, как мы вообще можем оставаться старостами, если даже в одной комнате не можем находиться без того, чтобы тут же не начать оскорблять друг друга? А когда это заходит еще дальше, Малфой? Как насчет этого? Ты уверен, что это больше не повторится? Прошлой ночью, это было все? Последний раз?
– Он молча, с пылающим лицом, смотрел на нее.
– А?

Драко не ответил.

– Я тоже не знаю, что это было, Малфой. Но ты был не в себе. У тебя совершенно поехала крыша. Мерлин, ты был опасен, Малфой. В какой-то момент я просто не могла узнать тебя. И да, ты действительно напугал меня, привел в жуткий чертов ужас, и вообще вся эта фигня может в любой момент рухнуть. Поэтому я все время боюсь. Я не могу спать через стену от тебя без палочки в руке. Правда, здорово? Вот до чего ты меня довел.

Драко понятия не имел, что сказать. Поэтому сказал первое, что пришло в голову.

– Отлично.

Коротко, ясно, сильно.

Гермиона опять помотала головой.

"Конечно, - осознала она, почти смеясь над собой.
– Разумеется, для тебя это ничего не значит. Ты тащишься. Ты гордишься. Я теряю время".
– Она теряла чертову уйму времени.

Гермиона повернулась к выходу.

Драко рванулся за ней и схватил за руку.

– Нет!
– крикнула она, поворачиваясь и выхватывая руку с такой яростью, что потеряла равновесие и чуть не упала.
– Я не позволю тебе опять это сделать, Малфой! На этот раз я не позволю тебе прикоснуться ко мне!

Драко отдернул руку.

– Да ну?

Пи*дец. Он даже не заметил, что схватил ее. Не заметил, или предпочел не заметить.

Гермионе захотелось наорать на него.

– Посмотри на нас!
– Она смеялась. Кричала.
– Посмотри на это! С прошлого раза прошло всего несколько часов, и смотри! Мы опять! Вот оно, здесь! Вот что я имею в виду! И сколько нам понадобилось на этот раз? Около минуты? На сколько тебя еще хватит, Малфой? Сколько пройдет времени, пока кто-то из нас не сломается?
– Она помотала головой.
– Мы должны с этим разобраться. Мы должны покончить с этим, этим идиотским чертовым мы! Ну, и кто из нас это сделает? Потому что, насколько я помню, ты тогда просто не мог оторваться.

И он ей ответил.

Когда слова вылетали изо рта, он не мог понять, что случилось с его головой, и он все спрашивал себя, спрашивал себя снова и снова. Почему он не рассмеялся, не нахамил ей в лицо? Не сказал, что он будет продолжать это, еще и еще, пока она не будет тем, кто сломается, сломается так эффектно, прямо посередине, и будет умолять его остановиться. Вот что он должен был сказать, не правда ли? А еще, он должен был орать на нее так громко, блин, чтобы ее барабанные перепонки лопнули, а уши наполнились кровью. Густой, грязной кровью. Так почему он не…?

Что он сказал вместо этого? Драко прислушался к себе. Он слышал слова. Множество слов.

– …для меня это в тысячу раз хуже! Ты порхаешь вокруг, как чертова королева, прыгаешь везде со своими идиотскими волосами и идиотскими глазами и всем идиотским остальным! Грейнджер, жертва. Жертва большого страшного Слизеринского Принца и – ой, бедняжечка, ты, бедная слабая маленькая чертова сучка, Грейнджер, это так тяжело для тебя! И я ненавижу тебя за это, на х*й! Твою мать, ненавижу каждый кусочек твоей кожи, и все, что под ней, и все, что на ней написано! Большими толстыми буквами: грязнокровка и дрянь и грязная сраная шлюха! И я ненавижу то, что ты со мной делаешь! Ненавижу, что не могу перестать смотреть на тебя! Не могу не пожирать тебя глазами! И это тянется с самого начала, с тех пор, как они совсем ох*ели и сделали тебя старостой, когда ты начала распространять свое грязное поносное присутствие всюду, где бы я ни был! Я смотрю на тебя, и все, чего хочу – это схватить тебя, и трясти, и вы**ать из тебя все Грейнджерское, чтобы оно меня больше не мучило! Тогда я не буду больше чувствовать это каждую минуту каждого гребаного дня! И мне не придется вечно бороться с тем, что все, чего я хочу, это поцеловать тебя, чтобы заткнуть этот твой идиотский поганый рот! И что бы на это сказал мой отец? Он бы разорвал меня на х*й в кровавые клочья и наплевал на них! Ты грязная, и ты омерзительная, и ты грязнокровка! И я ненавижу тебя! Я, к чертовой матери, ненавижу тебя за то, что ты есть, Грейнджер! Я хочу, чтобы ты сдохла!