Желая дракона

— Люди мужского пола страдают лихорадкой красной луны, как драконы? — спрашиваю я.

Если так, то в месяце кровавой луны он может не беспокоиться о своем тяжелом положении. Это дало бы мне время, чтобы добиться своей пугливой дрхемы.

Долгая пауза.

— Лихорадка? Драконы переносят инфекционные заболевания?

Похоже, она очень обеспокоена.

— У вас есть переключатель? Это то, что не так с твоей оснасткой? — задыхается она.

Переключатель? «Оснастка?» В замешательстве мои чешуйки на бровях так близко, что они почти соприкасаются. Какая смена темы. Я думал, она волновалась за своего брата.

— У нас нет болезней. И во мне нет абсолютно ничего плохого. Я Хохлатый Мерлин. А теперь ответь мне. Люди мужского пола движимы лунной страстью к размножению?

Наступает очень долгая пауза, она по очереди смотрит на меня с недоумением.

— Лунная страсть… нет! И он должен быть где-то прикован цепью. Это не то племя, с которым тебе понравится проводить время. Его заставляют обслуживать женщин, которые имеют репутацию жестоких! Я должна спасти его.

Я бы сам согласился. Тем не менее, есть большая вероятность, что брат моей пары не выйдет с непоправимым повреждением в результате кратковременного пребывания в неволе. Скорее всего, он рассердится, но не сломается.

— Мы отправимся спасать твою семью на рассвете.

Она ерзает в моих руках.

— Мы? Ты поможешь? — надежда в ее голосе окрашена в благоговение.

Он согревает меня, с гордостью склоняет мою грудь — и решимость. Я бы сделал что угодно, если бы это понравилось моей паре.

— Да, дрхема. Я буду рядом с тобой, чтобы спасти моего нового брата по родству. Мои братья-драконы по крови были бы ошеломлены от неверия, что я претендую на человека в качестве брата или сестры, но я вынужден делать все и вся, чтобы сохранить все связи с моей женщиной.

— Мы не можем пойти сейчас?

Мои крылья опускаются до уровня земли, чтобы отказать ей в этом, единственном, чего она от меня просила (кроме приказа мне отпустить ее и оставить в покое; эти просьбы я не услышу).

— Дрхема, ты совсем не спала прошлой ночью, когда совершала опасный спуск с горы. Я знаю, что не спала, потому что потерял рассудок, преследуя тебя.

— Что такое дрхема?

— Моя любимая. Моя пара. Ты.

На это она замолкает.

Поскольку она также не утверждает, что не устала, я воспринимаю это как согласие. Нам обоим нужно отдохнуть, прежде чем мы отправимся в поисках ее брата. Кивнув про себя, я рассеянно предлагаю ей еще одно перо сквозь щель между пальцами, чувствуя, как удовольствие лижет мои внутренности, когда она принимает его. И я спрашиваю, о чем я думал с тех пор, как она появилась.

— Как ты узнала, что меня нужно искать? Чувствовала ли ты связь со мной все это время?

— Какое время?

— С тех пор, как я начал наблюдать за тобой, когда мы были птенцами.

— Ты наблюдал за мной?

Она смотрит на меня сквозь пальцы, прежде чем ее взгляд слепо скользит по женщинам из своего клана, как будто она ищет понимания.

Мой хвост крутится взад и вперед, заставляя ее людей отступать еще дальше от нас, создавая иллюзию большей уединенности. Я хмурюсь.

— Если ты тогда не знала, что я следовал за тобой, почему искала меня сейчас?

— Ты следил за мной? Ты меня знаешь?

Она пытается сесть, поэтому я поднимаю над ней лапу. Она недоверчиво смотрит на меня.

— Я пошла искать тебя, потому что мне нужна была помощь в спасении моего брата, и я хочу, чтобы эти набеги прекратились.

Моя пара обратилась ко мне за помощью. Моя дрхема пришла ко мне, поверив, что я защищу ее. Среди драконов нет более высокой чести и большего доверия. Я начинаю быстро ходить, передвигаюсь на трех ногах и несу ее на одной.

— Когда ты наблюдал за мной? Где?

— Я впервые встретил тебя, когда ты была одета в тунику цвета твоих глаз. На тебе был такой новый корсет, что лямки скрипели, когда ты становилась на колени, чтобы собирать ягоды. Мне было девять солнц, тебе где-то так же. И мы идем к тебе домой.

Я иду по ее ароматному следу, где он наиболее густой, пока мы не подходим к длинному дому, который также несет тяжелые ароматы нескольких других женщин. До моего прихода (всего несколько градусов солнечного света, учитывая, что я только что пришел) эти женщины жили здесь с моей парой. Теперь все кончено. Я просовываюсь носом через кожаную откидную створку дверного проема и нахожу деревянные скамейки, расставленные вдоль стен, с очагами, установленными в центре сооружения в разных точках, с кастрюлями для приготовления пищи, подвешенными над накренившимися углями. Тростник из сладко пахнущих трав устилает пол, и на каждой скамейке лежит спальный мешок, на поверхностях разложены гребни из оленьих рогов и другие предметы, необходимые человеку, и я рад, что этот домик хорошо послужит нашим любовным гнездышком.

Протягивая шею дальше, я нюхаю, когда подтверждаю, какое место принадлежит моей паре. Осторожно поставив ее на ноги, я протягиваю лапу внутрь длинного здания и начинаю царапать со всей эффективностью, выскребая все вещи, кроме ее.

За нами раздаются протесты.

Я вытаскиваю голову из хижины и поворачиваю шею, моя чешуя блестит, сгибаясь под солнечным светом. Я направляю взгляд, обещающий мучительное огненное наказание любому, кто желает подать новую жалобу.

Когда меня встречают широко раскрытыми глазами, и никто не говорит, я фыркаю и возвращаюсь к опустошению нашего жилища.

— Эй! Это мой коврик! — кричит моя пара, когда мимо нее пролетает какой-то предмет.

Осторожно двумя когтями я беру указанный ею предмет и бросаю его обратно в домик.

— Спасибо, — бормочет она.

— Всегда пожалуйста.

Как только наше человеческое логово очищается от вещей, которые нам не нужны и в которых мы не нуждаемся, я снова беру свою пару, довольный, потому что впервые за все время она не пыталась убежать от меня. Я прижимаю ее к своему сердцу и двигаюсь, чтобы войти в наш длинный дом. Я сгибаю плечи, моя спина опускается низко, и я пытаюсь собрать свое тело в достаточно плотное положение, чтобы поместиться под дверным проемом, но мои крылья, даже сложенные, слишком широкие, чтобы пролезть. Я кряхчу от поражения.

Я превращаюсь в человека. Каждый раз, когда я вызываю смену, становится легче; желанная вещь, потому что я намерен быть в человеческой форме так часто, как мне нужна моя пара, и я чувствую себя очень, очень нужным ей.

Но затем мой желудок издает рычание, конкурирующее с любым звуком, исходящим из горла, который я когда-либо издавал — в этой человеческой форме или в моем состоянии дракона.

— Дракон, ты голоден? — спрашивает моя пара. Она смотрит на меня. — Разве ты не убил половину стаи гусей?