Желчный Ангел

– Что ж, – вздохнул Адам Иванович, трепля Моню за ухом, – по крайней мере, пятнадцать килограммов твоего корма и четыре мешка лекарств улетели в Тибет. Или как минимум в Индию.

Пес прижался к ноге хозяина, все еще дрожа мускулами и выражая готовность голодать и умирать от болезней, только бы не отрываться от своего человека ни на миг.

Внезапно к ним подбежала девочка из толпы, та самая, что кричала в минуту смятения, и протянула руку старику.

– Дедушка, вы что-то потеряли у стойки, – сказала она, передавая черный бархатный мешочек.

– Ах это, – разочарованно произнес Адам, – оставь себе, милая.

– Нет, – уперлась девчушка, – это ваше. Мама сказала вернуть вам!

Ювелир тоскливо улыбнулся, приняв из теплых ладошек мешочек, и погладил девочку по нежной щечке.

– Береги маму, – прищурился он, – и вообще береги то, что имеешь…

– Ладно, – согласилась малышка и почесала седой Монин затылок. – Вы же его не бросите?

– Никогда, – заверил Адам. – Только смерть разлучит нас.

– Я передам маме, – пообещала девочка и скрылась в многолюдном потоке, мигрирующем от стоек регистрации в залы вылетов.

Старик повертел в руках мешочек, ощущая подушечками пальцев грани бриллианта, взял Моню за поводок и решительно направился к выходу. У двери на него набросились таксисты, предлагая доехать до Москвы по цене авиабилета в Дели. Одного из них, самого настырного, Адам вычленил взглядом и подозвал к себе.

– Надо отвезти по адресу вот этот мешочек и вручить человеку, – сказал ювелир.

– Без проблем, – подтвердил таксист. – Шесть тыщ.

– Не торгуюсь. Рассчитываю на твою совесть.

Адам достал из рюкзака блокнот, дрожащим почерком написал адрес куриного домика, телефон и большими буквами добавил: «МИРА ТХОР».

– Вот это будет написано на кабинете, куда ты передашь мешочек. – Старик вырвал лист и протянул его мужику.

– Это что? Языческое заклинание? – удивился таксист.

– Нет. Это имя женщины, которая знает больше, чем мы с тобой, вместе взятые.

Когда бело-желтая машина скрылась в потоке таких же клонов в шашечку, Адам Иванович снова зашел в аэропорт и направился по указателям к аэроэкспрессу до Москвы.

– Думаешь, совсем дед с ума сошел? – спросил он Моню. – Взял такси и поехал поездом?

Моня посмотрел на него недоверчиво, подтверждая, что именно так и думает.

– Нет, дружище, семейная легенда не врет… Камень проклятый. Исполняет мечту, забирая взамен все самое ценное. Нам с этим бриллиантом отныне не по пути. Пускай Мира стоит перед выбором. Она умная. Она справится. * * *

Мороз крепчал, предвещая безжалостный декабрь. За окном поезда проявили испорченную утром пленку и показывали кино во всех оттенках серого. Пепельная крупка снега на полях, припорошенные станции, единичные пассажиры, одетые не по сезону, седое, набрякшее небо, отраженное в свинцовых речушках. На впереди стоящих креслах маячила реклама жарких стран, сверкающих снегом гор и улыбающихся людей. «Будь ближе к мечте!» – призывали плакаты. «Да шли бы вы!» – в сердцах отозвался на них Адам и, уткнувшись лбом в ледяное стекло, сладостно впитывал безысходность грядущей российской зимы.

Возвращаться домой было бессмысленно. Ключи он выбросил, запасные находились у Миры. По уму, нужно ехать в куриный домик, еще две остановки на троллейбусе.

Но Адама почему-то бешено тянуло в закрытую квартиру. Привыкший за последнее время к своим нелогичным поступкам, он поддался внутреннему чувству и поволок Моню к родному подъезду. Пользуюсь тем, что консьержка курила во дворе, не защелкнув входной замок, они вошли и медленно, хромая, переводя дыхание, поднялись на третий этаж.

Около квартиры, упершись лбом в дверь, кто-то стоял. Маленькая крепкая фигура в белом пальто, голубом берете, с ладонями, отчаянно прижатыми к серому дерматину.

Эрдель тихонько зарычал себе под нос, но женщина не отреагировала.

– Вы кого-то ждете? – Адам удивился, как быстро Мира нашла покупателей.

Дама неспешно потерла кулаками глаза и, не оборачиваясь, произнесла:

– Видимо, тебя, дурак.

Голос, родной до мурашек, с хрипотцой, с вечной насмешкой, с нотами независимости и неуязвимости, соперничества и превосходства, ударил юношеской молнией и, поразив все тело, выжег алым клинком старые шрамы на предплечье.

– ДИНА!

Она повернулась, оставив на дерматине двери мокрое пятно на уровне глаз.

– Не может быть… – выдохнул Адам. – Ты плакала? – Он сам захлебнулся слезами, как ребенок, даже не пытаясь их остановить.

– Не дождешься! – попыталась бравировать она. – Ты из магазина?

– Как ты меня нашла? – не реагировал на ее отвлекающие маневры старик.

– Твоя Юлька позвонила Альке и сказала, что ты поперся в Тибет. Мы с Алькой давно дружим. Я и прискакала, пока ты, идиот, не уехал…

– Я уже уехал, Дина! – Он держал ее сморщенное личико ладонями, не в силах насмотреться в пронзительные синие радужки. – Я бы уже летел в Лхасу, если бы не мой Моня! Его не взяли в самолет!

Дина отстранила руки Адама и взглянула на смущенного пса. Тот топтался возле пары, стыдливо потупив глаза.

– Старая седая животина, – потрепала его по загривку Кацман, – среди вас двоих одна имеющая мозги! Назначаю тебя главным в нашем семействе.

– В нашем семействе… – не утирая слез, повторил Адам. – Ты сказала, в нашем семействе…

– Мало ли что я сказала, – огрызнулась Дина. – Ты уже пригласишь меня к себе домой?

– У меня нет ключей, – засмущался старик, показывая пустые ладони. – Я оставил квартиру хорошей знакомой и попросил ее продать.

– В смысле – продать? Ты что, не собирался возвращаться?

– Нет.

– Ты уезжал в Тибет умирать? Без меня?..

Моня уткнулся головой в стену, сгорая от стыда и любопытства. Он никогда не видел хозяина таким беззащитным. Маленькое собачье сердце второй раз за день бешено колотилось, переполняясь чувствами, которые невозможно было вместить в дряхлом теле.

– Ты ржавый пень, у тебя старческие веснушки на руках…

– А у тебя новая шапочка и новое пальто…

– А ты хотел, чтобы я сорок лет ходила в прежнем?..

Сквозь чушь пустых, второстепенных слов Моня слышал главное. Эти двое безгранично любили друг друга. Они полжизни провели порознь и теперь, слившись в единое целое на лестничной клетке, пытались наверстать секунды, часы, недели, годы, проведенные в гордыне и мыслях о прошлом.

Пес, накатив на рыже-седую шерсть крупную слезу, лег на холодную плитку и зарыл голову в лапы. Он был голоден, утомлен и счастлив. На дне когда-то полной чаши жизни оставались считаные капли. Но эти капли по замыслу песьего бога оказались самыми сладкими…